Александр Тюрин - 2067: Браки заключаются в Петербурге

Его ли она ждала втайне, как намекнул искин «Пушкин», и какой у него «конь»?

– Ну и что ты можешь мне показать, мальчик? – игриво поинтересовалась Настя.

– Начнем с Петронезии. «Острова южных морей» прямо в питерской лагуне. Слыхала о них что-нибудь?

Капитан III ранга Никольский посмотрел в иллюминатор. А ведь он почти дома. Видна линия терминатора, а за ним восходящие звезды ракетных стартов. Это взмывают в космос примерно такие же парни, каким он был двенадцать лет назад. Не все, конечно – там полно и обычных туристов, и технарей для обслуживания энергетических установок и оранжерей, и всякой бизнес-мелюзги, которая лезет в каждую дырку с архивыгодным предложением: «Купи пылесос с искусственным интеллектом на быстрых нейтронах по цене веника». И не в космос они летят, а всего лишь на орбитальные станции. Уже там будут формироваться экипажи и проводиться предполетная подготовка на симуляторах и тренажерах. А потом и кадеты, и опытные космоплаватели сядут, точнее, лягут, накачавшись гликопротеинами, в криокапсулы на больших кораблях, не имеющих никаких аэродинамических поверхностей и похожих на творение скульптора-авангардиста, к тому же психопата. И отправятся в дальнюю космическую дорогу.

А над самим городом Петра, на высоте шестисот километров висел его орбитальный «двойник». Это было творение скульптора, точнее ряда космоскульпторов из «группы Кожемякина-Карапетяна», изваянное при помощи сонма микромашин. Космическое отражение города, возникшего более трех с половиной столетий назад на стыке русской земли и чужой воды, на фронтире страны и народа, на границе геологических формаций – Балтийского щита и Русской плиты, суши и моря, тайги и широколиственных лесов, влаги и холода, родной души и инородных идей. В этом изваянии, исполненном с помощью пластических метаморфоз и фрактальной геометрии, отразился город, измученный пограничной борьбой и потерявшей в ней очень много, утративший столько возможностей, но все же сделавший невозможное реальным…

Борт с Никольским приземлился в Пулково-5 (можно было воспользоваться и военным фидером, но тогда бы он оказался прилично за городом, на космодроме Роскомфлота в Гатчине). Он решил взять не забавный колобок-сферокар, более подходящий для легкомысленных туристок, а серьезное роботакси, похожее на древнюю «Чайку» и поехать домой. Но, когда он спустился в лифте на стоянку, там его встретили. Незнакомый офицер в чине подполковника, высоченный и широкоплечий, и служебный автомобиль, напоминающий утюг, где не различимы ни двери, ни стекла.

– Капитан III ранга Никольский?

– Вы удивительно догадливы.

– Я – за вами. Вас ждут в штабе.

Спустя двадцать минут он уже был в здании имперского Главного штаба, которое уже лет как двадцать было передано под штаб Роскосмофлота. Из окна открывался вид на Дворцовую площадь с ее лазерными композициями.

– Мы ознакомились с присланными вами видеозаписями, Всеволод Дмитриевич. Желаете освежить память? – спросил хозяин кабинета. Свет настольной лампы в этот предвечерний час выхватывал половину его крупной бритой головы, погружая в тень другую, отчего она напоминала Луну в фазе последней четверти.

– Нет необходимости, такое не забывается, товарищ контр-адмирал.

И действительно он никогда не забудет тот спуск в атмосферу Юпитера .

Он оказался между исполинских голубых «стен» облачного каньона, образованных кристаллами аммиачного льда; под ним текла со скоростью полтысячи километров в час желто-коричневая «река», подкрашенная сульфидом аммония. Потом машину подхватила мощная турбулентность и бросила в сторону. Он уже был готов резко поднять свой Ла-35. Потянул штурвал на себя и именно в этот момент случилось странное; машина, завалившись на корму, стала падать – десять, пятнадцать, двадцать километров.

И вдруг скорость ветра резко упала, до каких-то жалких пятидесяти километров в час. Машина прекратила падение. Над ним играло авроральными всполохами желтое небо, под ним переливалась оттенками бордового юпитерианская глубина.

Никольский переключил управление на автопилота и дал команду на вертикальный взлет. Последнее, что он смог увидеть, прежде чем отключиться от перегрузки – какую-то большую кляксу, вроде как шар со множеством отростков, напоминающий помпон; он находился в центре этого безмолвия.

– Я встретился со внеземной жизнью, товарищ контр-адмирал. О разумности этой кляксы говорить не буду, но она была живой.

– Говорят, что у пилотов на околоюпитерианских станциях и базах была такая игра, кто глубже нырнет в атмосферу Юпитера – после гибели майора Вечорека ставшая совершенно неофициальной и, более того, запрещенной.

– Я ж отсидел на гауптвахте за это целый месяц, товарищ контр-адмирал. Искупил, так сказать, вину.

– Ладно, будем считать, что искупил. А вы связываете то, что происходило затем на орбитальных и спутниковых станциях, с тем, что вы увидели в атмосфере Юпитера?

– Да, товарищ контр-адмирал. Видимо, зараза была занесена на станцию «Юпитер-12» контаминированными поверхностями зондов. А потом с одним из снабженческих катеров попала и на Европу.

– Что это означало для персонала станций?

– Очевидно, люди становились носителями на одной из стадий размножения этого… космического организма. У нас не было возможности провести детальный биологический анализ. А те, кто имел возможность, с нами не делился, да и почти все они уже мертвы… Нити, то есть гифы, испускаемые этим «помпоном», точнее морулой, проникали сквозь всё. Этот паразит полностью подчинял себе человека, включая в свой метаболизм. Человек становился его орудием. Ел для него, убивал для него. Мутировал под его воздействием, делался почти неуязвимым, точнее более живучим. Когда удавалось все же уничтожить носителя, эта зараза не погибала. Гифы сворачивались в клубок или кокон, из которого затем выходила целая гроздь пузырей. Наверное, это соотносилось с другой стадией в цикле развития паразита.

Никольский вспомнил первую жертву инфекции, которую его группа обнаружила во льдах Европы – труп исследователя со станции Атлантического альянса «Тор-2»… Сквозь разрывы скафандра и кожных покровов было видно, что внутренние органы потеряли форму и структуру, обратившись в комья слизи. На месте сердца виднелась гроздь пузырей, оплетенная блестящими в свете фонаря слизневидными тяжами – на удивление они не замерзли, словно были пропитаны антифризом, и даже были подвижны... Пришлось обследовать станцию, с которой бежал этот человек навстречу своей смерти…

А там все были такие. Причем, некоторые еще живые. Живые, опасные и страшные. Чего стоит появившаяся у них способность приклеиваться к потолку, бегать по стенам, чувствовать электромагнитные поля и не дышать. А каково было увидеть у них жерло – зев на месте раскрывшейся и словно червивой грудной клетки…