Александр Левин - Время взаймы [СИ]

- Нет, - отрезает мама. - У нас много дел, а там вот-вот дождь пойдет. Нельзя, это опасно.

Мама начинает нервничать, меня это раздражает.

- Скоро лекарства принимать, дома бардак, работы куча. А твоему отцу, вообще, нужно сесть и закончить свой сценарий. Максим, ты собираешься сесть за работу? Люди ведь ждут!

Выглядит эта бравада нелепо и страшно.

- Мы пройдемся с Андреем, полчаса туда и сюда, будем до дождя и как раз к обеду.

- Я не хочу, чтобы...

- Все будет нормально, Настя. - Пауза, внимательно разглядывают друг друга, будто устав говорить намеками или недоговаривать. - Я тебе обещаю. Ничего не случится. Нельзя, чтобы мальчик сидел в четырех стенах двадцать четыре часа в сутки. А, солдат, верно я говорю?

- Верно!

Мы одеваемся и выходим. И следующие минут сорок останутся у меня в памяти, как одни из самых светлых воспоминаний. Дождь все-таки пошел, но грибной, быстро кончился, оставив в воздухе какой-то странный запах. Мы набегались, поели ваты и покатались на велосипедах.

- Тебе не кажется, что пахнет серой?

- Серой?

- Да, что-то такое. Причем так сильно...

Мы идем домой, голова у меня уже почти высохла и вот: мама была не права. Папа не какое-то животное с бешенством, которое нужно изолировать от людей. С ним все хорошо, да, иногда бывает... всякое, но ведь любую болезнь можно вылечить. Так они говорят. Нет такой болезни, лечения которой не существовало бы сегодня. Поэтому надежда есть всегда. Как парк, например. Старый парк Ганди (не помню, почему он так называется). Такой, как бы это сказать, островок прошлого, зелень, аренда велосипедов, клоуны, аттракционы. Не знаю, как были связаны эти мысли, но сравнение показалось очень точным и емким. Я как раз хотел поделиться этим с папой, повернулся и увидел, что он уже далеко впереди, бежит, размахивая руками и громко кричит.

На секунду меня парализует страх, я просто стою и смотрю, как папа бежит, орет и дергается, как мартышка. Но потом я срываюсь следом.

- Папа!

Он бежит в сторону станции метро.

- Папа!

***

Сквозь полудрему я услышал, как тихонько скрипнула дверь и в комнату кто-то вошел. На несколько секунд или минут я опять провалился в сон, - не знаю, что снилось, что-то злое и яркое, - а потом моей руки коснулась чья-то еще.

- Андрей.

Я открыл глаза и вскочил, испугавшись.

- Андрюша.

Это мама, это всего лишь мама... Моя мама... Сердце колотилось в висках. Мама сидела на краю кровати и смотрела на меня, ее лицо в темноте казалось мордой скелета - два черных провала на костлявом белом лице.

- Мам, сколько время?

- Пять утра.

Смотрю в окно - сизая темнота. Звуков нет никаких, будто все разом взяли, и вымерли, не оставив после себя и следа.

- А какой сегодня день?

- Среда.

У меня в горле встал ком.

- Что случилось, мам?

Мама некоторое время молчала, как бы собираясь с силами, а потом выпалила, быстро, не давая мне вставить и слово.

- Андрей, я знаю, что ты скажешь и знаю, что ты прав, мы можем помочь папе и должны постараться помочь, мы не можем его предать, ты ведь так говорил, называл это предательством? Не можем и не должны, но у меня нет больше сил, сынок. Я больше не могу так жить. Я сойду с ума. Сын, прости меня, но я хочу, чтобы ты меня понял, я люблю твоего отца, хочу ему помочь, и именно прошу тебя согласиться со мной. Ему нужно на лечение в церебральный комитет.

Я молчал. Мама тоже. Мы довольно долго так сидели и смотрели друг на друга; я хотел, наверное, заорать ей в лицо, что никогда не бывать этому, нет, нет и еще раз нет - я не предам отца. Я хотел бы подраться с ней, расплакаться, разбудить папу и все ему рассказать. Я хотел ненавидеть маму в этот момент, но ничего не получалось.

- Нет, мама, - сказал я спокойно. - Если тебе действительно нужно мое мнение, если мое решение что-то да значит, то оно отрицательное. Я не хочу этого и никогда на это не пойду.

Мама молча посидела, потом молча встала и вышла из моей комнаты. Проснувшись около семи утра, я очень хотел верить, что этот мамин визит - это был сон, но по ее лицу понял, что она действительно приходила и сказала то, что сказала. Папа курил на балконе. Мама готовила завтрак.

- Доброе утро, мама.

- Доброе, солнышко. Зови своего отца, будем кушать!

Слишком радушно, на грани истерики.

***

Весь день было не по себе. Я старался не встречаться с мамой взглядом и почему-то начала чувствовать себя виноватым. Папа что-то рассказывал про свой страшный сон. Мы смотрели какое-то старое кино (я только ради папы все еще смотрю эту плоскую фигню), потом пили чай с шоколадными вафлями, а потом я не выдержал.

- Пап, слушай, может, мы с тобой пойдем погулять?

- Что?

- Пойдем гулять! Мам, можно, мы сходим в парк? Каких-нибудь сорок минут и мы обратно, соскучиться не успеешь! Мам?

Мама мыла посуду, замерла на секунду, но вот продолжила. Шумела вода.

- Да, конечно. Только возвращайтесь быстрее. Помните про лекарства.

- Конечно, мам!

Папа выглядел растерянным. Смотрел то на меня, то на мамину спину. В очередной раз нашел мой взгляд, тепло улыбнулся и подмигнул.

- Идем? - спросил я.

- Идем!

Мы довольно быстро собрались и вышли на улицу, там уже шел дождь.

- Блин, может, вернемся домой?

- Нет, солдат! То, что не убивает, делает нас сильнее! Шагом, марш!

И он огромными шагами потопал по лужам, поднимая фонтаны брызг.

- Вперед!

Сначала было здорово, я смеялся так, что, кажется, даже забыл об утреннем разговоре. Но потом я увидел, что с папой что-то не так. Не знаю, как это правильно объяснить. Это был другой. Тот, что иногда смотрит на меня его глазами. Он говорит какой-то бред про носорогов и огромные грибы, раздевается, орет, бьется головой об стену и не может сориентироваться в пространстве.

- Папа!

Как назло, мы были недалеко от станции метро и папа кинулся именно туда.

- Папа! Стой!

Я еле как догнал его уже на самой платформе (куда смотрят эти идиоты?), догнал, схватил за руку.

- Папа! Посмотри на меня! Папа!

***

Хорошее утро, только-только светает, небо почти голубое. Прохладный легкий ветер, свежо. Ночью был дождь, день обещает быть солнечным. Середина лета. Я только проснулся, еще не ходил в ванную, стою и тру руками глаза, смотрю на папу. Тот сидит на балконе и курит. Нужно идти в ванную, но я боюсь сдвинуться с места. Один шаг, и эта странная, волшебная тишина рухнет, и вернется безумие. Я этого не хочу. Вот, папа докурил, зачем-то посмотрел вниз, обернулся, будто бы ища пепельницу (мама всегда моет ее и убирает с балкона, чтобы та не воняла) и тут заметил меня. Улыбается. Стоит на фоне яркого зеленого ковра крон. Машет рукой, делает шаг вперед и влево и открывает дверь.

- Доброе утро, солдат!

Утро воскресенья, и нам в кои-то веки никуда не нужно. Тяжелые зеленые шторы, которые Светкина мама приволокла из Урумчи, плотно задернуты, и потому невозможно понять, сколько сейчас времени. В доме стоит запах индийских ароматических свечей, на кухне бардак; вчера приезжали Эдик, его девушка, и еще какой-то новый нервный парень: волосы, что твоя солома, тощий, носатый, неуловимо напоминающий Роберто Бениньи. Так я его и назвал про себя. Мы пили пиво и разговаривали. В последнее время Лапша зачастил, и мне не то чтобы неприятно - странно, казалось-то, что университетские помидоры безвозвратно завяли года еще четыре назад.