Георгий Зотов - Айфонгелие

Я даже не уверен, кто из них умрёт первым.

…Где-то в глубине коридора зажигается свет, слышится приближающийся стук каблучков. Всё кончено. Моя смерть идёт ко мне – красивая, сексуальная, на стройных ножках. Настоящий я мессия или всего лишь Антихрист – моя жизнь подошла к концу. Я закрываю глаза, чтобы облегчить её задачу, пусть не испытывает колебаний. Я ни за что на свете не стал бы умолять о пощаде: как не просил о ней ни тетрарха Ирода Антипу, ни озверевших в своей злобе фарисеев, ни флегматично выполнявших приказ римских легионеров. Иосиф не кричал – значит, не чувствовал боли. Бороться бессмысленно. Во-первых, на удар электричеством, как я предупреждал, сил не осталось. Во-вторых, я никогда ни с кем не сражался, не вступал в драку – это ниже моего достоинства. Она совсем близко. Открывает дверь ключом. Я до боли сжимаю веки. Девушка стоит у моей кровати, я лежу к ней спиной – давай, коли куда хочешь. Слышу тихое шипение шприца – он заправляется смертельной жидкостью. То ли просто яд, то ли очень сильное снотворное. Я читаю проповедь – беззвучно, одними губами, – и улыбаюсь. Даже интересно. Кто знает, где я появлюсь потом? Снова на Земле – уже через десять тысяч лет? Либо, напротив, провалюсь в далёкое прошлое? Неважно. Благодаря своему неожиданному приключению в Москве я понял: только лишь смертью существование человека не кончается. Я даже жалею об иссякнувших силах: сейчас бы сотворил ей на прощание букет цветов, шампанское или золотое кольцо. Бездуховно, но женщины такое любят.

Она мнётся… и, кажется, медлит.

Колеблется. Отчего? Что заставляет её остановиться? Приговор вынесен, обратного пути нет. Она склоняется надо мной. Слушает моё размеренное дыхание. Внезапно разворачивается на сто восемьдесят градусов. Возвращается к двери. Распахивает её и тщательно вновь запирает, несколько раз проворачивая ключ. Стучат удаляющиеся каблучки. Гаснет свет в конце коридора. Словно бы ничего и не было. Я вскакиваю на постели, отбросив одеяло, и тяжело, учащённо дышу. Нервно развожу руками. На тумбочке появляется бумажный стакан с водой. Что такое? Я снова могу управлять миром? Я не желаю превращать воду в вино. Хватаю, жадно выпиваю до дна.

Моё убийство отложено. Но почему?!

– ( Мрачно. ) Ты не выполнила свою работу. Тебе известно, что я с тобой сделаю?

– ( Грустно. ) Да.

– А конкретно?

– Очень много вариантов.

– Естественно. Когда у тебя в запасе примерно пара миллиардов лет, ты становишься куда изобретательнее. Каждое наказание переписывалось и дополнялось три тысячи раз. И то я не уверен, что достиг в данном аспекте совершенства, а вот и жаль.

– Я предпочла бы классическую молнию. Легко, точно и недорого: потоп же излишне сложен, и я всегда умела отлично плавать. Ты создал меня с такими функциями.

– ( С интересом. ) А как насчёт десяти казней египетских?

– Со мной не прокатит. Ты сам посуди, Демиург. Вода превратится в кровь? Пофиг, я предпочитаю коньяк. Нашествие жаб – ну, я часто была в командировках во Франции – если обжарить их в прованском масле, замечательная закуска получается. Тьма – в моём доме есть и генератор электричества, и фонарик. Ну и далее по списку – на меня не подействует. Спецэффекты хороши, тут не возражаю. Но на деле – это как напалмом единственного таракана бомбить.

– ( С раздражением. ) Вот каждый выбирает молнии. Как же банально. Без фантазии.

– Не спорю, зато быстро и эффектно.

– Ты мне зубы не заговаривай, Механик. Вспомни, первые разы всё шло слаженно, споро и быстро. Ты без сомнений ликвидировала клоны Леонардо да Винчи, Будды, Данте, Чингисхана, Александра Македонского, Кришны. Я не уставал восторгаться тобой. Тот же лже-Македонский – крепкий орешек, затаился в мастерской под маленькой деревней в Индии, – однако ты его вычислила и прикончила. А вот потом ты халтурила, поручала убийства воплощениям человеческих грехов… я закрывал на это глаза. Ведь главное, чтобы работа была сделана, верно?

– Да, босс.

– ( С гневом. ) Не отвечай мне столь металлически. Наше сотрудничество всегда выходило за грань отношений менеджера и хозяина. Так отчего ты не стёрла копию Иисуса? Я выслушаю тебя, обещаю. Ты всё равно будешь наказана, но у тебя есть шанс объяснить свою точку зрения. Такую привилегию я предоставляю немногим. Я ведь Демиург, создатель миров: а значит, в принципе всегда прав. Кстати, в данный момент я вообще поражён выбором маски. Зачем ты выбрала одинаковую внешность для двух своих ипостасей – и охотницы в баре, и медицинской сестры?

– ( Устало. ) Я на этой работе пять тысяч лет, Демиург. Устала от изобретений. Посмотри на людей – незачем стараться найти самые сложные объяснения самым простым вещам. Просто мне лень было делать вторую маску, вот я и создала два одинаковых лица – одно в баре, другое в больнице. Утомилась для бытовой службы придумывать всё новое: я ведь убийца, а не режиссёр. Не спорю, сначала вдохновения было больше. Свой первый раз, в поисках Апулея, Ксеркса и Осириса, я обставила фантастически, как ты помнишь. А ведь тогда не было Интернета и телефона, искать копии – что иголку в стоге сена. Я проявляла такие чудеса дедукции, что позднее Шерлок Холмс (пусть он и не существует на самом деле) казался мне ребёнком. Я не ведала жалости. Западня, идентификация, казнь. Но ты же сам видишь в случае Земли – даже машина даёт сбои. Я стала интересоваться их личностями. Они понятия не имеют, что пустышки и идеальные, но всего лишь копии знаменитостей. Я построила этот бар, чтобы вести в нём беседы – не как охотник и жертва, а как пара собутыльников. За бутылкой в твоём мире, Демиург, вообще много что делается. В поездах под неё разговоры, она используется для соблазнения женщин и для убийств. Универсальный инструмент.

– ( С удивлением. ) Я никогда не путешествовал в поездах.

– Зря. Я несколько раз так вышла на разыскиваемых. Поезд – целый мир. Ты можешь встретиться с незнакомым человеком, выложить ему всю свою подноготную, даже переспать с ним – а потом вагоны приходят на конечную станцию, и вы оба расходитесь своей дорогой – навсегда. Этакая одноразовая жизнь. Но я сейчас о другом. Я стала говорить с копиями… Я познавала их вселенные, что они чувствовали и как думали. У меня не было шансов пообщаться оригиналами. И да, у меня всё чаще стали возникать нравственные сложности. Я не решилась убить сейчас Пушкина – мне пришлось пригласить для казни Алчность. Даже Сталину я сделала укол, обуреваемая сомнениями, – а ведь Сталин-то далеко не романтик Пушкин. Ну и, наконец, Иисус… Демиург, он столь светел, столь красив, столь всезнающ и на удивление наивен. Сил моих больше нет. Я не смогла.