Александр Чубарьян - Рассказы

Может, он спит, может, он отправился за дедушкой Игоря — мне наплевать. Мне уже хорошо, меня тянет на движения и все, что мне сейчас надо — это музыку и белое девичье мясо, прижатое к груди.

— Может, музыку включить? — громко спрашиваю я и справа от меня раздается голос тоже пьяного Игоря:

— Ребята, давайте сегодня без музыки. У меня горе…

Я осекаюсь, не зная, что ответить.

За меня отвечает мой тезка. Он четко и кратко формулирует все мои мысли:

— Вот и п. дуй на поминки вместе со своим горем. А здесь день рождения. Шура, врубай!

Я даже не обращаю внимания на то, как меня назвали. Встаю из-за стола и с удивлением понимаю, что меня штормит. Покачиваясь, подхожу к магнитофону и начинаю рыться в кассетах.

— Там есть сборник российской эстрады, — говорит мне Инга. — с новыми песнями Пугачевой, Апиной…

— Какая Апина?! — ревет толстяк. — Ромштайн есть?

Красавец!

— Нет. — растерянно отвечает Инга.

— У меня зато есть! — радостно кричит толстяк и лезет в карман. — Шура, лови!

Я на лету хватаю кассету и вставляю в магнитофон. Слышу, как тезка объясняет Инге, что на нормальных вечеринках попсу не слушают.

— Ты же хочешь, чтобы вечеринка удалась? Хочешь? — спрашивает он.

Я поворачиваюсь и вижу, как Инга с готовностью кивает головой.

Отлично!

Play!

Mein herz brend…

Да!

Я возвращаюсь к столу, сажусь на свое место и толстяк наливает мне водки.

Льет Игорю, льет Шведу, Вере… и Маше!

Водку пьют все. Инга приносит еще две бутылки, но их открывать не спешат.

— Где тут можно покурить? — спрашивает Вован и Инга махает рукой в сторону спальни.

— Там, на балконе.

Я уже давно хочу курить, но одному тащиться на балкон стремно. Поднимаюсь со всеми, обращаю внимание на то, что Маша остается на месте и выхожу из зала.

На балконе места мало и мне приходится стоять на пороге. Рядом со мной стоит Вера — она томно смотрит на меня и затягивается длинной тонкой сигаретой.

Я всем видом пытаюсь показать, что она меня не интересует и Вера разочарованно отворачивается в сторону. Она рассматривает какую-то картину, висящую над широкой кроватью и сбивает пепел мимо пепельницы, которую Инга поставила на подоконник. На балконе Саня-толстяк возмущенно обсуждает двух придурков, которые пришли в середине застолья. Я не прислушиваюсь — мне надоело курить уже после нескольких затяжек и я тушу сигарету.

И тут в спальне появляется новое лицо — Гена. Одной рукой он гладит сережку, торчащую в ноздре, а вот в другой руке у него четыре папиросы. Он еле идет и, кажется, совсем не видит ничего перед собой, однако у него получается подойти к балкону и, став передо мной, произнести:

— Я напас и ты напас — мы покурим ганджубас! — при этом он корчит жуткую гримасу, которую можно принять за улыбку только после употребления той дряни, которую он держит в руке.

Его глаз по-прежнему не видно, но его глаза мне не нужны. Он протягивает мне папиросы и одновременно с этим я слышу, как на балконе наступает тишина. Эту тишину можно услышать — в ней напряженно звенит воздух и прерывисто вырывается дыхание из нескольких глоток, слышны взоры, устремленные на папиросы и частый стук сердец…

— Братуха, что там у тебя? — врывается в тишину голос толстяка.

Братуха? Интересно.

— Народ, курить никто не хочет? — спрашивает Гена. Глупый вопрос.

Он все еще тянет мне папиросы и я беру одну.

Рука перемещается к балкону и стандарты тут же исчезают в толпе. Миг — и все папиросы взорваны. Я затягиваюсь и выпускаю дым на балкон. Гена подходит ко мне и просит пустить паровоз. Это нетрудно — надо лишь вставить папиросу тлеющим концом в рот и выдуть дым в рот собеседнику. Что я и делаю.

Получив свою порцию, Гена ложится на кровать, а ко мне подходит Вера.

— Мне тоже пусти.

Слишком плотно она прижимается, когда я задуваю ей дым анаши. Мне это не нравится и я чуть отстраняюсь. На балконе оживленная возня. Дым оттуда проникает в спальню и клубами расплывается по комнате. В этот момент сюда входит Инга и принюхивается. Ее глаза расширяются, она так искусно имитирует ужас и возмущение на своем лице, что мне хочется вытолкнуть ее.

А, может и не имитирует.

— Что… кто вам… что вы делаете?! Вы с ума сошли?!

Смотрит она почему-то на меня и я теряюсь, не зная, что сказать. По счастью, ее возглас слышит толстяк, который выбирается с балкона и, на ходу сняв очки, подходит к ней.

— Звезда моя, — начинает он, обнимая ее за плечи и увлекая в коридор. — мы немного расслабляемся…

Они уходят, а я сую то, что осталось от ганджубаса Вере и тоже ухожу.

Замечаю, как Вера глубоко затягивается и про себя усмехаюсь. Когда ее вставит, сто процентов, что она что-нибудь отмочит. Такие страшненькие — они всегда пытаются быть экстравагантными, особенно если их прёт.

В коридоре прохожу мимо Инги, у которой толстяк спрашивает:

— … хочешь, чтобы вечеринка удалась? Все должны быть расслаблены…

Захожу в зал и вижу довольно неприятную картину: Игорь уселся рядом с Машей и что-то ей тихо рассказывает. Подхожу ближе и слышу:

— … дедушка был не таким. Он был самым лучшим…

Понятно.

Неожиданно замечаю, что кассета на магнитофоне закончилась, встаю, чтобы переставить на другую сторону и тут раздается звонок.

Вижу, как Инга пробегает мимо зала к дверям и переставляю кассету. Долетают какие-то возгласы, а потом появляется Инга с букетом роз. За ней в зал проходит высокий парень в костюме.

— Знакомьтесь, это Вадим. — говорит Инга, почему-то волнуясь.

Ага, этот, значит, тоже не из их компании.

Вадим подходит ко мне и протягивает руку.

— Саня. — говорю я, пожимая руку и добавляю, — Просьба не называть Шуриком.

— О'кей. — кивает головой Вадим и поворачивается к Маше и ее дебильному собеседнику.

— Меня Игорь зовут. — произносит Игорь и хватает чью-то стопку. — Садись, выпьем по пятьдесят.

— Я водку не пью. — поспешно заявляет Вадим. — Коньяк есть?

А он нахален.

Игорь, кажется и не слышит слов Вадима — наливает водку в первые попавшиеся рюмки и одну из них сует Вадиму.

— Пей. Помянем дедушку моего.

Вадим растеряно смотрит на Ингу.

— У вас что, поминки?

Инга качает головой, а лицо у нее не менее растерянное.

— Просто так совпало, что у Игоря сегодня дедушка умер…

Вадим чешет затылок, словно пытается наскрести какую-нибудь умную мысль и преобразовать ее в фразу.

Неожиданно звучит переливчатая мелодия. Вадим достает из кармана сотовый телефон и смотрит на табло. Подносит трубку к уху и орет:

— Да! Да! Нет! Я не против, если все уладится. Да! Пятьдесят штук зелени, больше не могу. Если перечислением, то добавь еще пять процентов. Все, давай!

Засовывает телефон в карман и присаживается на стул. О чем-то думает, морща лоб, а я вижу, как Маша, Игорь и Инга наблюдают за ним. Затем выхватывает телефон и начинает набирать номер.