Александр Чубарьян - Рассказы

— Кокаин!..

— КОКАИН!!!..

— Отдай им кокаин. — это Инга. В ее голосе отчаяние — мне кажется, ей жалко не Костю, а разбитую посуду.

И Костя подчиняется. Он вытирает кровь, текущую из разбитой губы и достает пакетик.

Уже через полминуты первые счастливчики закидываются белым порошком и удовлетворенно располагаются по всему залу. Среди них и я — хорошо получившийся удар добавил мне немало авторитета. Я сажусь в тот самый угол, где недавно сидел Костя, и наблюдаю, как Инга собирает осколки тарелки. Меня разбирает смех, мне хорошо…

Инга поднимает на меня взгляд и тихо спрашивает:

— Зачем ты это сделал?

Я понимаю, что она имеет ввиду и отвечаю вопросом на вопрос:

— Ты хочешь, чтобы вечеринка получилась? Хочешь?

— Я ничего уже не хочу. — устало произносит Инга. В глазах у нее слезы…

Да нет, какие слезы? Это у меня такой приход. Как там, в песне: …мне хочется плакать, мне хочется смеяться, мне хочется прыгать, валяться и брыкаться…

— Инга! — зову я девушку.

— Что?

Я смеюсь.

— …Чтобы были друзья, или хотя бы один… — пою я ей в лицо.

Инга молча поднимается и уходит.

Я хохочу.

— …Но я работаю как вол, в моей тележке КОКАИН!

Последнее слово подхватывают Вован и толстяк.

— КОКАИН! КОКАИН! — скандируем мы; толстяк хватает Костю, сидящего рядом, за шкирку.

— Дай еще порошка!

— У меня нет больше…

— Дай порошок!

— Нет у меня…

— Дай кокаина!

— Дай…

— Кокаин…

— Дай! Дай! ДАЙ КОКАИН!

— ХВАТИТ!

Голос Инги перекрывает все наши крики. Мы умолкаем и смотрим на нее.

— Уходите. — голос Инги дрожит, но она сильно старается, чтобы он звучал твердо. — Собирайтесь и уходите.

— Детка… — толстяк поднимается и подходит к ней. — если тебе скучно, я попрошу Шведа и он тебя трахнет. Куда сама захочешь. А сюда не лезь, мы торчим по-своему.

— Убирайтесь. — ненависти у Инги хватит на троих. — Убирайтесь!

— Швед! Швед! — орет толстяк.

Швед появляется и становится сзади Инги. Та отходит чуть в сторону.

— Займись телкой, ей мужик нужен.

Швед хватает ее за руку, Инга вырывает руку.

— Не трогай меня.

— Чего ты хочешь? — спрашивает толстяк.

— Чтобы вы ушли отсюда.

— Хер тебе по всей морде. Я притащился в эту дыру не для того, чтобы уйти через час после начала. Нехрен было звать тогда.

— Убирайтесь. Я милицию вызову!

— Зови. Я тебе тогда пасть порву. Или нет… я всем расскажу тогда, какая ты сука, что к тебе никто даже приходить не хочет. Расскажу, как ты сама себе букеты цветов покупала и нам давала, чтобы мы тебя поздравили. И все узнают, что ты сама себе на пейджер сообщения сбрасываешь. Дура! Отдыхай, пока у тебя шанс есть. А ты, ублюдок, — толстяк поворачивается к Косте, — ты если не достанешь еще порошка, я из тебя самого порошок сделаю…

Инга медленно поворачивается и идет в спальню.

Я сажусь перед Костей и говорю:

— Костя, хочешь пацана поиметь? Я тебе отвечаю, трахнешь пацана. Этого, Гену, который на кровати лежал с биксой голой. Понял? Он в отключке будет и ничего не поймет. А ты кайф поймаешь. Только дай еще кокса. Дашь?

Он мне верит. Верит, ублюдок и кивает головой.

— Мне только позвонить надо. И привезут.

— Звони. — говорю я.

— А где телефон?

Черт! Здесь же телефона нет! Стоп! А этот, как его… Вадим.

— Вадим! Вадим!

Вадим спит на диване. Толстяк без лишних церемоний бьет его в живот.

Несильно, но достаточно, чтобы тот проснулся.

— Слышь, трубу дай!

— Кого? — очумело лупает глазами Вадим.

— Телефон дай… — толстяку надоедает объяснять и он сам лезет к нему в карман. Вадим пытается извернуться, но бесполезно — трубка в руке у толстяка.

— Как ее включить?

Вадим мнется, потом сглатывает слюну и произносит:

— Она не подключена.

— Чего? Ты чо пи…ишь? Мне Машка рассказала, как ты сегодня базарил с кем-то. Пятьдесят кусков зеленых, контракты, все дела…

— Я… я имитировал. На самом деле я сам с собой разговаривал.

— Ты дурак? Нахрена ты это делал? — удивляется толстяк.

Вадим жмет плечами и ничего не отвечает.

— И что делать? Откуда позвонить?

— Я могу с телефона-аппарата позвонить… — мнется Костя.

— Иди. — машет рукой толстяк, словно барин, отпускающий своего лакея. — И это, слышь… если не придешь, я тебя найду. Найду и тогда… мы тебе всей толпой очко на британский флаг порвем, на пленку это запишем и…

— Я вернусь, вернусь. — быстро произносит Костя.

Он выходит, а в зал заходит Миша. Тупо смотрит на нас, потом спрашивает у толстяка:

— А где эта, ну… блин… — он щелкает пальцами, пытаясь вспомнить и ему это удается. — Эта, Инга где?

Толстяк пожимает плечами.

— Зачем она тебе?

— Хочу узнать, где нацвай стоит?

— Нацвай? — толстяк удивлен. — У нее есть нацвай? А тебе он зачем?

— Кофе хочу.

Я начинаю хихикать, а толстяк озадаченно чешет затылок:

— Нацвай и кофе? Это как у Пелевина «балтийский чай»?

— Нацвай — это и есть кофе…

— ???

Я хохочу, глядя на уже начинающего что-то подозревать Мишу. Смеясь, выхожу мимо него в коридор и вижу выглядывающую из ванны Машу. Желание получить свою долю удовольствия возникает мгновенно — я захожу в ванную.

Маша почти голая — из одежды на ней только лифчик, который я пытаюсь снять. Она только делает вид, что сопротивляется, от ее тела исходят такие флюиды похоти, что я уже отъезжаю.

— Ну же, малыш, помоги мне. Вот так. Ух ты, какие они у тебя… смачные. Где ж такие закрома Родины раздают? А ну, повернись. Что? Как это не хочешь? Кто? Не знаю я, где Миша. Нахрена мне Миша, когда есть ты. Давай, становись. Погоди, я щеколду задвину. Так, так… пониже чуть-чуть. Вот так. Так, так. Хорошо, хорошо… двигайся. Быстрее, быстрее! Давай, малыш, давай! Дааааа…

Странно, еще несколько минут назад она казалась мне симпатичной, а теперь совершенно не нравится.

— Что? Миша не убьет, я его сам убью, если надо будет. Он кто, твой парень? А кто?… Кто?!.. Брат?!..

Выхожу из ванной и слышу вдогонку тихое:

— Шурик, позови сюда Шведа…

Шлюха. Грязная шлюха.

Чувствую брезгливость и желание отлить. Поворачиваюсь к двери рядом и толкаю ее. Сначала мне кажется, что у меня очередной приход, потом — что это какая-то шутка. Словно кукла, надоевшая ребенку, на куске провода, привязанном к трубе, висит Инга. Язык вывалился наружу, лицо искажено гримасой страха…

Тело покачивается — я зацепил его немного, когда открывал дверь.

Маятник на часах — кончается завод и он останавливается…

— Твою мать… — шепчу я. — Твою мать! ТВОЮ МАТЬ, ДУРА!!!

На крик сбегаются все. Молча толпятся перед туалетом, смотрят на самоубийцу и ничего не делают.

Один тапочек упал с ноги и валяется возле унитаза. Я поднимаю его и пытаюсь одеть на голую ступню.