Александр Бреусенко-Кузнецов - Гарпии визжат

— Да, понимаю, — отвечала Лулу, — нелинейность памяти.

Нет, всё-таки очевидно: Бларп говорил именно о себе. А Марципарину зачем упомянул? Ну, потому что и она тоже — драконьего рода.

В Глюме хитрый Бларп Эйуой был самим собою, а параллельно — следовал древним авторитетным силам, воображая себя мудрецом Авдрамом из многим известного свода цанцких и карамцких легенд. Потому-то и сумел организовать отпор Плюсту: именно Авдрам был изначально на такое способен, а сам Эйуой — лишь постольку-поскольку.

И вот, вспоминая перипетии захвата хорошо охраняемого плюстовского замка, Бларп и попадает в ту нелинейность, о какой говорил. Что сделано самим Бларпом, а что Авдрамом — кто задним числом разберёт, если в момент деяния разделения между ними не было?

В повествовании о глюмских событиях Эйуой вдавался в многочисленные подробности, наверное, и потому, что представлял сразу две точки зрения — легендарно-мифического Авдрама и свою собственную. И всё же всякий рассказ когда-нибудь подходит к концу, и к концу рассказа Бларпа у Марципарины оставался всего один вопрос.

А Чичеро-то где?

Злобный великан побеждён, самое время отправиться на розыски любимой женщины, ведь так? Великанша Клюп в замке Окс должна была намекнуть вырвавшемуся на свободу рыцарю, где искать. Да, Ярал оттуда далековато, но ведь ничто не указывает на то, что Чичеро хоть коня поворотил в нужную сторону!

— У посланника Смерти Чичеро после нашей победы над Плюстом остались ещё дела, — с уклончивостью пояснял Эйуой.

Да какие дела-то?!

Что за дела способны оправдать?..

Много позже, когда уже и Чичеро в Ярале каким-то случайным ветром появился, Марципарина ненароком узнала, что то были за дела. Чушь всякая некрократическая: сбор теней мёртвых крестьян ради полноты влияния кучки сместивших Умбриэля заговорщиков на исход цанцкого вече.

И это — вместо того, чтобы вернуть себе любимую женщину. Что за дрянная мертвечина угнездилась в честном слове рыцаря!

Ну не обидно ли?

Как это ни смешно, занятия всё-таки начались. Оксоляна и думать не гадала, что её посещение службы в кафедральном соборе Цига затянется так надолго, но так уж получилось: одно влекло другое, за другое цеплялось третье, а там и первое возвращалось по второму-третьему-очередному разу.

Оглядываясь назад, уземфская царевна с удивлением вспоминала прошлые этапы своего пути в состав цигского некрократического воинства. Кажется, на каких-то из них уйти ещё было реально.

Два званых вечера в самом начале были вообще ни о чём, после них, усыпляя бдительность, её даже отпускали домой, то есть — в особняк банкира Карамуфа. Служба с её чередованием проповедей и молитв выглядела куда как серьёзнее, но была только прологом к основному действу, за ней же состоялась якобы просто трапеза, которую, однако, Мад Ольгерд превратила в далеко не гастрономическое мероприятие.

Эта трапеза, совмещённая с первым серьёзным испытанием, стала точкой невозврата, ведь в результате образовалась боевая септима, в которую входишь уже не вполне добровольно. То есть, конечно, вроде и добровольно, но то при условии правильности воли.

Начиная с того трапезного испытания по домам уже никого не отпускали. Другое дело — что не больно-то и хотелось, ведь в септиме обретаешь какую-то… Одним словом, ангелоликость.

Когда ты самой себе напоминаешь то добрую тётушку, то злобную чернильницу, как-то по ходу дела соображаешь уже и о том, что домой в этих образах являться не слишком уместно. Угу, объясняй потом домочадцам, кто ты теперь и что с тобой стало.

Положим, Оксоляну в её предоставленных Карамуфом покоях и ждать-то некому. Кто там остался? Лишь верный евнух Ынышар, вывезенный ещё из Уземфа. Ещё сам Карамуф, подумала бы царевна, когда бы с некоторых пор не понимала: Карамуф с Ангелоликой в деле. Кто меньше всех удивится долгому отсутствию Оксоляны, так это, несомненно, хитрый, как лиса, карамцкий банкир.

Не случайно ведь его имя (Оксоляна потихоньку заглядывала) стоит одним из первых в списке учителей её септимы.

Бальзамировщик Фальк, отдалённо знакомый Оксоляне по давнишнему посещению Цанца, был для их септимы самым первым учителем. Знакомство с предметом «Основы бальзамирования» потребовало не меньше пяти недель.

Всё это время септима безвылазно провела в подвальных помещениях собора Вечнотраурной Смерти, неизменно являясь для учёбы и подкрепления сил в Трапезный зал.

Задиктовывание мудрёных рецептов заняло львиную долю отведенного времени. В порядке развлечения между тугопонимаемыми монологами Фальк демонстрировал барышням принесенные с собой препараты набальзамированных частей человеческого тела. Глаза, носы, челюсти, мозги, сердца, кишечники, печени, матки и семенники весело плескались в его разноцветных колбах и пробирках, окружённые геле- и золеобразными баользамировочными средами. Дамы из обучаемой септимы поневоле на них заглядывались — и подолгу, превозмогая тошноту. Больно уж не хотелось возвращаться к монотонным спискам ингредиентов.

— А не боитесь, что мы всё выучим, и сами станем бальзамировать людей? — уже под конец курса спросила Данея.

— Нет, не боюсь. Предмет не зря назван «Основы бальзамирования». Именно основы вы и постигнете. А если не сможешь конкурировать с виртуозами, скажу заранее — лучше и не пытаться.

— Да, мы-то, конечно, слышали, что вы виртуоз… — произнесла с чуть скептической интонацией писица из Глукща. Наверное, она имела в виду, что истинные виртурозы дело делают, а ремесленники средней руки обучают, кого не попадя.

— Нет, вы ещё не знаете, какой я виртуоз! — взвился бальзамировщик с утрированным ударением на слове «какой». — Поглядите-ка туда, за свой трапезный стол, красавицы! — велел он почти зло. — Кого вы там видите?

Ученицы поглядели. Ну да, единственным бессменным седоком за столом оставалась та статуя Умбриэля Цилиндрона, которая вовсе не статуя. Весь фокус Ангелоликая Мад уже давно раскрыла… Или ещё не весь?

— Это всё я, это мои вяжущие бальзамы! — похвалился Фальк, указывая на сидячее тело вконец остатуевшего Цилиндрона. — В заговоре против этого высокопоставленного мертвеца моя роль была самой ответственной, но и самой интересной. А главное — самой опасной! Представьте-ка, если бы господин Управитель Цанцкого воеводства вдруг догадался, что за бальзамами я его поил в течение недели? Тут бы многим несдобровать, но бальзамировщику — первому. Так что вы видите перед собой очень-очень рискового человека, — Фальк аж надулся от удовольствия, которое ему доставили собственные комплименты.

Тут Оксоляна решила вернуть учителя поближе к теме: