Уильям Гибсон - Нейромант

И нашел себя глядящим вниз, сквозь один здоровый глаз Молли, на белолицую, ослабленную фигуру, плавающую в нескладной позе зародыша, киберпространственная дека между ее ляжками, лента серебристых тродов над закрытыми, темными глазами. Щеки человека были впалыми, с темной щетиной, лицо скользким от пота. Он смотрел на самого себя. Молли держала в руке игломет. Ее нога трепетала от каждого удара пульса, но она все же могла маневрировать в нулевой гравитации. Мэлкам плавал неподалеку, тонкая рука 3Джейн зажата в большой коричневой ладони.

Оптоволоконный шлейф изящно петлял от «Оно-Сендая» к квадратному отверстию в тыльной стороне инкрустированного жемчугом терминала. Он стукнул по выключателю снова.

— Класс Куань уровень Одиннадцать поднимает задницу через девять секунд, пошел отсчет, семь, шесть, пять…

Флэтлайн пробил их вверх, плавное восхождение, поверхность брюха акулы из черного хрома в микросекундном мгновении тьмы.

— Четыре, три…

У Кейса появилось странное впечатление присутствия в пилотском кресле маленького самолета. Плоская темная поверхность перед ним внезапно засветилась совершенной репродукцией клавиатуры его деки.

— Два, и под зад-

Стремительное движение сквозь стены зеленого изумруда, молочного нефрита, ощущение скорости, запредельной ко всему, что он знал в киберпространстве… Лед Тессье-Эшпулов раскололся, осыпаясь под натиском китайской программы, волнующее ощущение твердой текучести, будто осколки разбитого зеркала гнулись и удлинялись во время падения-

— Господи, — сказал Кейс, пораженный, пока Куань изгибался и громоздился над не имеющими горизонта полями ядра Тессье-Эшпулов, бесконечным неоновым городом, сложностью резавшим глаз, ярким как бриллиант, острым как бритва.

— Эй, черт, — сказал конструкт, — эти штуки — здание RCA. Ты знаешь старые здания RCA?

Куань нырнул за мерцающие шпили дюжины одинаковых башен данных, каждая была голубой неоновой копией Манхеттенского небоскреба.

— Ты когда-нибудь видел такое высокое разрешение? — спросил Кейс.

— Нет, но я никогда и не взламывал ИИ.

— Эта штука знает, куда идет?

— Лучше бы знала.

Они падали, теряя высоту в каньоне радужного неона.

— Дикс-

Рукав темноты разворачивался от мигающего пола внизу, кипящая масса мглы, не имеющая формы и очертаний…

— Компания, — сказал Флэтлайн, и Кейс ударил по представлению своей деки, пальцы автоматически залетали над клавиатурой. Куань отклонился, вызывая тошноту, затем обратился вспять, затягивая себя назад, разбивая иллюзию физического транспорта. Темная штука росла, распространялась, затмевала город данных. Кейс забрал их прямо вверх, над ними был сферический сегмент нефритово-зеленого льда. Город-ядро пропал, полностью заслоненный темнотой под ними.

— Что это?

— Защитная система ИИ, — сказал конструкт, — или ее часть. Если это твой приятель Зимнее Безмолвие, то он не выглядит по правде дружелюбно.

— Возьми его, — сказал Кейс. — Ты быстрей.

— Теперь твоя лучшая защита, пацан, это хорошее нападение.

И Флэтлайн нацелил нос Куаня на центр тьмы внизу. И нырнул. Сенсорный ввод Кейса исказился от их скорости. Его рот наполнился ноющим вкусом синего цвета. Его глаза были яйцами нестабильного хрусталя, вибрирующими с частотой, имя которой было дождь и звук поездов, внезапно выпускающими жужжащий лес тончайших стеклянных иголок. Иголки расщеплялись, делились пополам, снова расщеплялись, экспоненциальный рост под куполом льда Тессье-Эшпулов.

Его нёбо безбольно раскололось, пропуская корешки, что бились вокруг его языка, жадные до вкуса синего цвета, чтобы накормить хрустальные леса его глаз, леса, что давили в зеленый купол, давили и останавливались, и расползались, росли вниз, заполняя вселенную Т-А, вниз к ожиданию, злополучным окраинам города, что был разумом Тессье-Эшпул С.А. И он вспоминал древнюю историю, короля, кладущего монетки на шахматную доску, удваивая количество на каждой клетке…

Экспоненциально…

Темнота упала со всех сторон, сфера поющей черноты, давление на разросшихся хрустальных нервах вселенной данных, которой он почти стал…

И когда он был ничем, сжатым в сердце всей этой тьмы, наступил момент, когда тьмы уже не могло стать больше, и что-то порвалось.

Куань ринулся из тусклого облака, выгибаясь над бесконечным побережьем цвета темных серебряных облаков, сознание Кейса делилось подобно каплям ртути. Его зрение было сферическим, будто сплошная сетчатка покрывала всю внутреннюю поверхность шара, содержащего все вещи, если бы все вещи можно было сосчитать. А здесь вещи можно было сосчитать, каждую. Он знал количество песчинок в песке в конструкте побережья (число, закодированное в математической системе, которая не существовала нигде, кроме разума Нейроманта). Он знал количество желтых пищевых пакетов в канистах в бункере (четыреста семь). Он знал количество медных зубчиков в левой половинке открытой молнии на заляпанной солью кожаной куртке, надетой на Линде Ли, когда она брела по вечернему побережью, размахивая палкой в руке (двести два). Он поднял Куаня над побережьем и пустил программу в широкий круг, наблюдая черную акулью сущность через ее глаза, молчаливый призрак, поедающий гряды низких облаков. Она съежилась, бросила свою палку и побежала. Он знал частоту ее пульса, длину ее шага с точностью, которая удовлетворила бы самый строгий стандарт геофизики.

— Но ты не знаешь ее мыслей, — сказал мальчик, теперь рядом с ним в сердце акульей сущности. — Я не знаю ее мыслей. Ты ошибался, Кейс. Жить здесь значит жить. Разницы нет.

Линда в панике, вслепую бросающаяся в прибой.

— Останови ее, — сказал он, — она навредит себе.

— Я не могу остановить ее, — сказал мальчик, его глаза мягкие и прекрасные.

— У тебя глаза Ривьеры, — сказал Кейс.

И была вспышка белых зубов, длинных розовых десен.

— Но не его безумие. Просто они мне нравятся. — Он пожал плечами. — Мне не нужна маска, чтобы говорить с тобой. Не то что моему брату. Я создаю собственную персональность. Персональность — вот мой путь.

Кейс поднял их наверх, крутой набор высоты, подальше от пляжа и испуганной девушки.

— Зачем ты подбросил ее мне, ты, маленький гандон? Снова и снова, блядь, и все разворачиваешь меня. Ты убил ее, а? В Чибе.

— Нет, — ответил мальчик.

— Зимнее Безмолвие?

— Нет. Я видел, как приближалась ее смерть. В узорах, которые ты иногда воображал, что можешь различить в танце улицы. Эти узоры реальны. Я достаточно сложен, в своем узком смысле, чтобы читать эти танцы. Гораздо лучше, чем может Зимнее Безмолвие. Я видел ее смерть в ее зависимости от тебя, в магнитном коде замка на двери твоего саркофага в Дешевом отеле, в счете Джули Диана у гонконгского портного. Для меня это было так же ясно, как тень опухоли для хирурга, изучающего скан пациента. Когда она взяла твой «Хитачи» к своему парню, чтобы попытаться получить к ней доступ — она не имела понятия, что там было, и еще меньше понятия, как она сможет это продать, и ее глубочайшим желанием было, чтобы ты настиг и наказал ее — я вмешался. Мои методы куда более тонкие, чем Зимнего Безмолвия. Я перенес ее сюда. В меня.