Вадим Панов - Продавцы невозможного

– Люди слабы.

– Он хочет изменить мир!

– И он его изменит, – уверенно, словно о решенном деле, заявил Грязнов. – Мне не нравится Сорок Два, не нравится, куда он идет и через что переступает. Но он на своем месте. А это, в конце концов, самое главное.

– А… – Чайка укорил себя за эмоциональное восклицание – не следовало давать волю чувствам. – Что вы ему продали?

– Пять комплексов «Тек-9», – честно ответил Кирилл. – Программы, оборудование… даже материалов подбросил на пару месяцев работы.

– Он завалит мир «поплавками».

– Сорок Два пнет мир, – поправил Илью Грязнов. – А дальше все покатится само собой.

– Куда покатится?

– Подальше от прошлого.

– В тартарары?

– Кому-то покажется так.

– А на самом деле?

– На самом деле – еще дальше.

Фраза прозвучала отнюдь не предположительно. Чайка покачал головой и попытался пошутить:

– Вас часто называют оптимистом?

– Да. – Грязнов широко улыбнулся: – Вижу, ты остыл. – Вытащил из кармана коробочку, высыпал на ладонь несколько пилюль и попросил: – В баре есть вода. Подай, пожалуйста.

Несколько секунд Илья, не мигая, смотрел на Кирилла, затем потянулся, открыл бар, достал бутылочку, поколебался, но все-таки открыл ее и налил в бокал, обнаружившийся тут же.

– Спасибо. – Грязнов запил таблетки и потер указательным пальцем висок. – Теперь полегче…

– Как вы узнали, что я – Чайка?

– Довольно давно.

– Я спросил как, а не когда.

Он не собирался продолжать разговор до тех пор, пока не получит ответ на свой вопрос. Да, он полностью зависит от необычного антиквара, но некоторые вещи он имеет право знать.

– Все началось с того, что ты взломал «балалайку» Карбида, – дружелюбно начал Кирилл. – Сложная задача для первокурсника, пусть даже и ученика Танаевского.

– Так и знал, что не следовало помогать вашей дочери, – пробурчал Илья.

– Я приказал навести о тебе справки… Не по сети, конечно. У меня есть надежные знакомые в Санкт-Петербурге, и с их помощью я выяснил, что Илья Дементьев – виртуал. Очень хороший виртуал – моим знакомым пришлось постараться, чтобы докопаться до правды. Ты использовал настоящее имя настоящего человека.

– Илюха умер шесть лет назад, – объяснил Чайка. – Он был сиротой, и я подумал, что его документы могут когда-нибудь пригодиться.

И скрыл смерть друга.

– Затем я сопоставил время твоего появления в Анклаве с попыткой взлома СБА и с удивлением понял, что Корнелиус нанял на работу одного из великих. И платит ему сущие гроши. – Грязнов рассмеялся. – Прими поздравления, Чайка, меня крайне сложно удивить.

– Поэтому вы решили меня спасти? Окажись я обычным парнем, гнил бы до сих пор в Африке?

– Я обещал, и я помог, – твердо ответил Грязнов.

И в этот момент Чайка догадался:

– Вы меня использовали! Вы сказали Флоберу, что я – Чайка.

– Тебя бы тут же пристрелили, – покачал головой Кирилл. – Ты жив только потому, что Мертвый считает тебя покойником.

Оспаривать это заявление Чайка не стал.

– Я просто попросил сообщить Флоберу, что ты талантливый машинист. Когда же ты начал писать программы, мои последние сомнения рассеялись.

Илья помолчал, тщательно обдумывая услышанное, после чего осторожно осведомился:

– Что теперь?

– Теперь я предлагаю тебе работу.

– Подавать воду?

– Изменить мир.

– Убьете Сорок Два?

– Нет, Сорок Два на своем месте.

– Или на моем?!

И опять восклицание вырвалось у Чайки спонтанно. Не удержался. Жахнул.

Обида. Обида. Обида.

Грязнов же подался вперед, взял Илью за плечо и, глядя ему прямо в глаза, проникновенно произнес:

– Я думаю, в глубине души Сорок Два тебе завидует. Ты пишешь программы, ты формируешь Вселенную Цифры. Она будет жить, она будет дышать по законам, которые дашь ты. Сорок Два пророк, но ты – Создатель. Ты занимаешься тем, к чему Сорок Два стремился всю жизнь, – чистым Искусством. И у тебя это получается значительно лучше, чем у него. У тебя это получается лучше всех.

– Но его знает мир.

– Тебе нужна слава?

– Да!

– Не лги себе. – Голос стал почти отеческим. – У тебя был шанс обрести всемирную славу. Ты мог выложить в сеть все секреты Мертвого, но ты не стал. Не потому что испугался, напротив, раскрытие тайны защитило бы тебя, но ты не стал. Ты ушел в сторону, потому что это не твой путь.

«Я ушел в сторону, потому что хотел спрятаться, хотел начать новую жизнь и начал! Спрятался! Но не удержался…»

Чайка вздохнул:

– Я всегда буду ломщиком? Всегда буду вне закона?

Он обожал свое призвание и ненавидел его.

– Нет.

– А что тогда мой путь?

– Твой путь – твое Искусство. Оно не только создает Вселенную Цифры, оно способно изменить все. Мою Вселенную. Мой мир. И мир каждого человека.

– Неужели? – Он очень хотел поверить, очень…

– То, что я предлагаю, – это вызов, дело для настоящего гения. Это путь, который тебя обессмертит. О тебе узнает весь мир – я обещаю. Ты встанешь значительно выше Сорок Два, но при этом останешься собой. Представляешь? Останешься собой. В отличие от него. – Кирилл прищурился. – А еще – это прекрасная возможность кое-кому отомстить.

День, когда мы меняем себя, – день, когда мы меняем мир

Что есть Вуду? Барабаны.

Вуду – это вездесущие духи Лоа и грандиозный храм в Новом Орлеане. Страны, объединенные одним знаменем, и миллионы людей, дышащих одним воздухом. Вуду – это свобода каждого хунгана и строжайшая иерархия. Проклинаемое и завораживающее.

Вуду.

Что есть Вуду? Барабаны.

Неумолкающие в храмах, выбивающие угодный Замби ритм и днем и ночью, входящие в унисон с ударами сердец.

Барабаны. Знаменитые барабаны Вуду.

Сейчас они звучали негромко, приглушенно, словно кто-то набросил на них одеяло. Ритм еще не стал бешеным, не взорвался вулканом, но готовился, медленно нарастал, и в этом едва заметном ускорении можно было прочесть обещание необузданного финала, вспышки дикой страсти, которой закончится танец, что исполняла для Папы Джезе красавица Зара. Танец, который барабаны не спешили разгонять в сумасшедший водоворот. Танец, огонь которого обжег бы самого Замби. Танец, который мамбо танцует только для любимого. И только раз в жизни.

Поэтому не торопились барабаны.

И поэтому Джезе не отрывал взгляд от гибкой красавицы.

Барабаны…

Они топят главный зал собора Тринадцати Пантеонов в ударах замбийских сердец. Скамьи сдвинуты, а в самом конце главного нефа – кресло, в котором развалился Папа. Поза расслабленная, Джезе, можно сказать, полулежит, но в глазах – волнение. Во взгляде концентрируется возбуждение и рокочущая страсть барабанов. Да чуть подрагивают пальцы. Едва заметно. Пальцам уже горячо в пламени Зары.