Вадим Панов - Продавцы невозможного

Он уже знал, что герой.

Он уже знал, что сегодня – «день Сорок Два».

Рубикон перейден.

А люди, долбящие сейчас по клавишам, или прорывающиеся сквозь защиту, или радостно подсчитывающие украденные деньги, – эти люди еще не понимают, что самое плохое только начинается. Что устроенная десантниками бойня покажется невинной шуткой на фоне тех кар, которые обрушатся на последователей Поэтессы завтра.

«Или мы идем к цели, или нет!»

– Сорок Два! Отовсюду поступают сообщения об остановках работ!

– Глобальный «стоп», – усмехнулась Красная. Крутанулась на стуле и расхохоталась: – Глобальный «стоп»! Мы только что отключили всю экономику!

Завтра она возродится. Машинисты вычистят из систем вредоносные программы, утроят меры безопасности, и колеса завертятся. Завтра по их следу пойдет вся полиция мира. Завтра. А сегодня в подвале «Эвереста» веселились те, кто остановил Землю.

– Сколько мы собрали?

– Пять миллиардов двести. Плюс-минус миллион.

– В таком случае пора закрываться на обед.

Кто-то не удержался, «выстрелил» шампанским. Кто-то забрался на стул и заорал. Возбужденная Роза наградила Сорок Два долгим поцелуем в губы. Кто-то тряс его за руку. Открылась еще одна бутылка.

– Мы сделали!

Сзади подошла Ева, нежно укусила в мочку уха.

– Я тоже тебя люблю, дорогая!

И услышал шепот:

– Мне только что сообщили о гибели Крюгера.

Анклав: Цюрих

Территория: Альпийская Поляна

«Замок Ван Глоссинга»

Ложка меда приятно выделяется в бочке дегтя запахом и цветом

– «День Сорок Два»! Вам нравится название?! Лично я просто в восторге! Я аплодирую стоя! Я… – Моратти яростно посмотрел на мониторы с угрюмыми физиономиями директоров. – Я в бешенстве, друзья мои! Почему никто из вас не узнал об акции заранее?

– Фанатики…

– Тысячи людей по всему миру готовились выступить сегодня! Тысячи! Почему среди них не оказалось наших осведомителей?

– Наемникам не говорили, что готовится нечто грандиозное, в курсе были исключительно фанатики, – холодно объяснил Кауфман. – Те, кто готов отдать за Сорок Два жизнь.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я ничего не знал об акции, – пожал плечами Мертвый. – У меня нет осведомителей в ближнем круге Сорок Два.

– У меня тоже, – добавил де ла Крус.

– И у меня, – поморщился Чжантин.

– Я предлагал раздавить dd в зародыше, но вы решили с ними поиграть, объяснить им правила.

Мертвый держался с едва ощутимым высокомерием: Анклав Москва практически не пострадал. Репутация спасла, ибо даже самые отмороженные фанаты сетевого террориста не рисковали дразнить Кауфмана, опасаясь жестокой мести. Мелкие взломы были, миллионов пятьдесят в общей сложности потеряно, но в целом Анклав пережил «день Сорок Два» спокойно.

– На что ты намекаешь?

– Я не намекаю, а вспоминаю.

– Начнешь писать мемуары, тогда и вспоминай.

Фраза прозвучала на грани оскорбления, однако Мертвый, к удивлению многих директоров, ее проглотил. И правильно: Моратти не в том настроении, чтобы ввязываться в перепалку.

– Как Станция?

– До нее не добрались.

– Уверен?

– Я не пускаю на Станцию подозрительные элементы и не заигрываю с окрестными ломщиками, – мягко ответил Кауфман и тут же показал зубы: – Надеюсь, я понятно выразился?

– Вполне.

Ник бросил на Мертвого злобный взгляд. Но и только. Не будешь же ругать подчиненного за то, что у него все ОК?

– Сорок Два считается порождением Анклавов, и сейчас верхолазы выслушивают от глав государств много неприятных вещей, – чуть спокойнее произнес Моратти, обращаясь ко всем директорам. – Уверен, в ближайшие дни нам скучать не придется…

Закончив совещание, Ник плеснул себе виски. «День Сорок Два!» Черт бы его побрал!» Залпом выпил полстакана, добавил и уселся в кресло.

«Ну что, dd, доигрались? Сегодня на вас будет объявлена большая охота…»

Моратти прекрасно понимал, чего именно потребуют от него взбешенные верхолазы. Знал, что минут через сорок ему устроят форменную выволочку, готовился, перебирая в уме подходящие случаю аргументы, и…

Незарегистрированный коммуникатор подал голос как раз в тот момент, когда Ник в третий раз наполнял стакан.

– Добрый день.

– Шутишь? Не знаешь, что творится в мире?

– Мне плевать на то, что творится в мире. Поставка будет через сутки. У вас все готово?

«Через сутки!» Проблемы Сорок Два разом ушли на второй план. Разъяренные верхолазы – тоже. Моратти широко улыбнулся:

– У меня все готово. Я ждал сигнала.

– Вы его получили.

Анклав: Москва

Транспортный Узел «Шереметьево»

Разбить можно любое сердце, даже каменное

– Что-нибудь еще, Петер? – угрюмо поинтересовался Папа Джезе.

Личный самолет архиепископа, роскошный «А-19х», уже заходил на посадку, а дела у секретаря не заканчивались. Попросил, скотина, «уделить пять минут после взлета», и вот, на тебе! И ведь не прогонишь подлеца – дела действительно важные.

– В заключение хочу сообщить, что пресса продолжает обсуждать ваш визит в Сингапур, – доложил Петер. – Вы правильно поступили, отправившись в Москву вскоре после Азии.

«Я не решил, я просто понял, что должен, в конце концов, сюда приехать».

В город, который он избегал три последних года.

Джезе разбирался с делами, полулежа в огромном кожаном кресле, вытянув длиннющие ноги и небрежно поигрывая четками. Красный фрак старинного покроя, красная шелковая сорочка, черные брюки – казалось, шутовской наряд, совершенно неестественный в современном мире. Однако Папа носил его с таким изяществом, что сомнения отступали – не шутовской, а необычный.

– Все основные новостные агентства говорят только о вас, монсеньор. Поездка в Сингапур признана суперудачной, и нынешний визит…

– Петер, мне неинтересны победные реляции, – оборвал секретаря Джезе. – У нас все хорошо?

– У нас все отлично, – заверил Петер.

– С неотложными делами мы закончили?

– Да, монсеньор.

– Забирай шмотки и проваливай.

Петер схватил коммуникатор, сгреб разложенные на столике бумаги и послушно «провалился».

«Дайте мне встретить этот хренов Анклав! Дайте…»

Для миллионов католиков Папа Джезе был образцом несгибаемого бойца, символом неукротимости и твердой веры. Папа не знал, что такое сомнения и слабость, но сейчас… Сейчас он приближался к городу, в котором умер. К городу, который его убил. К городу, где он потерял все. И на душе творилось нечто непривычное.

«Привет, Каори… Привет и… прости…»

Шепот мыслей таял медленно, очень медленно. Не воспоминания уносили его, но острая, спрятанная глубоко внутри боль. Уносила, но душу не наполняла, не захватывала, как это бывало раньше, не терзала, оставалась в отведенном ей уголке, и необычная, лишенная страданий пустота намекала на… надежду?