Ульяна Бисерова - Под кожей — только я

— То есть он просто разбирал хостов на запчасти?

— Они не были хостами в полном смысле этого слова. Клоны не являются отдельной личностью. Они — всего лишь точная биологическая копия.

— А оставшиеся три, получается, так и плавают в рассоле?

— Нет, из-за преступной оплошности дежурного оператора в депозитарии, где хранился биоматериал генетических копий мессера, произошел технический сбой. Системы жизнеобеспечения вышли из строя на критически долгий срок. К тому времени мессер уже был в слишком почтенном возрасте, чтобы создавать новые генетические слепки. А двойной слепок с клона, как оказалось, чреват серьезными сбоями в иммунной системе.

— Как все удачно сложилось для советника Юнга, не так ли?

— Не ерничай, это дурной тон. Все в семье были глубоко опечалены произошедшим.

— Ну разумеется. Почему же четвертого клона не разобрали, как его предшественников?

— К счастью, с развитием биотехнологий необходимость в донорских органах отпала.

— Это обнадеживает, не так ли? Как-то невесело жить с мыслью, что тебя растят, как свинью на убой, чтобы в один прекрасный день разрезать брюхо и вынуть ливер.

Вагнер поморщился: его коробила грубая прямота Луки, который, зная это, специально поддразнивал его, стремясь разбить ледяной панцирь спокойствия советника мессера.

— Это все давно уже в прошлом. В основе идеи создания пары хаупта и хоста лежит совершенно иной посыл. Из единого генетического материала создаются братья-близнецы, одному из которых изначально предначертано стать верховным лидером, а другому — его союзником, правой рукой.

— А если хост не хочет?

— Не хочет?

— Ну да, не хочет. Если вот это всё его совсем не прельщает? Если он хочет прожить свою жизнь иначе, идти своим путем? А не быть чьей-то там рукой или прочим придатком.

— Это исключено. Хост силен именно своей связкой с мессером: так в полной мере он реализует свой потенциал для укрепления влияния семьи. В одиночку он… просто человек.

— А этого что, мало?

— Вернемся к медитации, — оборвал спор Вагнер.

Устав от постоянной муштры, Лука с наступлением сумерек выходил прогуляться по саду. Он избегал посыпанных белой мраморной крошкой дорожек и прогуливался в глубине парка: брел по росистой траве, вдыхал сырой запах земли и прелой листвы, и напряжение дня постепенно разжимало хватку.

Как-то вечером он забрел в отдаленный уголок дворцового парка и услышал странные звуки — не то тихие всхлипы, не то сдавленный смех, которые подхватывались и дробились жутковатым эхом. Стараясь ступать неслышно, он подобрался ближе и, раздвинув ветви сирени, увидел заброшенный колодец, над которым склонился призрачный силуэт. В обманчивом лунном свете бескровное лицо излучало тихое жемчужное сияние, глаза были закрыты, губы безмолвно произносили что-то. Ладони, похожие на пару птиц, покачивались в воздухе, вспархивали в такт неслышной мелодии. Совершенно свободные, никак не связанные с телом. Лука почувствовал, как похолодела спина и налились чугунной тяжестью ноги. Ощутив присутствие постороннего соглядатая, призрак распахнул глаза, пригвоздив Луку немигающим, потусторонним взглядом. «Тео?» — прошелестело в воздухе. Лука отпрянул. Видение пропало, растворившись в ночном воздухе.

Наутро он уже не был уверен, случилось ли ночное происшествие на самом деле или это все ему привиделось. Пробравшись к старому колодцу, Лука заметил на влажной после вчерашнего дождя земле узкий след туфли. Так значит, призрак был из плоти и крови. Как только спустились сумерки, он пробрался в сад и затаился в густых зарослях у старого колодца. Но незнакомка так и не появилась. Как и на следующую ночь, и еще ночь спустя.

Несколько дней из-за полуночных прогулок по саду Лука спал урывками, выкраивая минуты между лекциями, и на медитации наступила неминуемая расплата: едва прикрыв веки, он провалился в туманный морок где-то на зыбкой грани яви и сна, сквозь который едва пробивался голос Вольфа.

Открыв глаза, он обнаружил, что лежит в вывернутой, неудобной позе на полу в совершенно пустой аудитории, в пятне солнечного света, бьющего через огромные незашторенные окна. Лука поднялся, чтобы стряхнуть сонный ступор. Подергал ручку двери. Но та оказалась заперта. Сколько бы Лука ни колотил, пытаясь докричаться до слуг, и ни сыпал проклятьями, пробуя с разбега вынести плечом дверной косяк, все во дворце словно забыли о его существовании. Вероятно, милый дядюшка решил так наказать его за нерадивость. «Ну и пусть. Зато я выспался, — с мстительной яростью думал Лука. — Наверное, впервые за последний месяц». Спустя пару часов, устав от бесцельного хождения по комнате в попытках заглушить ворчание пустого желудка, Лука улегся посреди комнаты. Но спать уже не хотелось, пол казался жестким. Стиснув зубы в бессильной злости, Лука сел в позу лотоса и закрыл глаза, уже не беспокоясь о том, что его спина развалится, как старая кирпичная кладка. И стал дышать: так, как учил Вагнер, чтобы вдох был легким, почти незаметным, а выдох — сильным, выметающим прочь все мысли и чувства. Дышать так, чтобы воздух проносился по телу, как сквозняк по опустевшему дому. Он не знал, сколько прошло времени, несколько минут, час или целая вечность, но когда услышал, как тихо поворачивается в замке ключ, и открыл глаза, на паркете лежали косые отсветы закатного солнца. А по коже его предплечья струилось сплетение линий, напоминающее мехенди.

Перед сном он снова выбрался в сад. В ночном воздухе плыл сладковатый, тревожный аромат. Оказалось, на совершенно голых, корявых, словно изломанных непогодой ветвях распустились огромные пурпурные цветы магнолии. На одной из дальних дорожек сада чернел тонкий силуэт — девочка с гладко зачесанными смоляными волосами зачарованно разглядывала цветы, похожие на небрежно завязанные ленты из муслина. Услышав шорох гравия, она вздрогнула и обернулась.

— Эй! Не бойся!

Подойдя ближе, Лука заметил тачку с садовым инвентарем и огромными желтыми перчатками.

— Привет! Я Тео. Я искал тебя. Когда я увидел тебя той ночью там, у колодца, то поначалу принял за привидение. Ну, духа-хранителя сада. У которого только голова и руки, а тела нет. А ты просто вся в черном была, вот и растворилась в ночи…

Он протянул руку, но незнакомка не пожала ее и не разомкнула губ, продолжая смотреть все так же пристально и серьезно.

— Нет, — наконец произнесла она, будто ей наскучила игра в гляделки.

— Что — нет?

— Ты не Тео. Ты вообще не похож на него. Кто же ты?

Лука смешался. Оказывается, за не прошедшие несколько недель он уже привык, что все во дворце видят в нем наследника мессера. Привык называться его именем, жить по его расписанию, играть его роль. Эта странная девушка была единственной, за исключением разве что Вольфа, кто сразу же заметил подмену. И совершенно неожиданно это было чертовски приятно.