Ульяна Бисерова - Под кожей — только я

Он так и не смог полюбить город, который в одночасье вырос посреди пустынного предгорья, став одним из ключевых транспортных узлов. В этом месте не чувствовалось живого дыхания истории, как в старых европейских городах с узкими мощеными улочками, или пульсирующего биения жизни, как в футуристических мегаполисах на востоке империи. По большому счету, Нуркент, население которого давно перевалило за тридцать миллионов жителей, так и остался безымянной железнодорожной станцией, построенной с сугубо утилитарной целью и не несущей иных смыслов. Безликие однотипные строения, будто размноженные на многомерном принтере, широкие магистрали и улицы, запруженные серыми автомобилями и столь же невыразительными лицами людей, которые двигались единой тысячеглавой молчаливой массой — таким был Нуркент, который он видел из окна кортежа во время редких выездов в свите Ли Чи.

Вернувшись в свою комнату, Тео достал из-под кровати коробку, вынул шлем и провел рукой по его блестящей серебристой поверхности из нанопластика. А затем, подавив минутное сожаление, затолкал в рюкзак. Поверх он уложил аккуратно свернутое худи из серого флиса.

— Мне снова нужно наведаться в тот магазинчик с разными снадобьями. В последнее время я плохо сплю. И мучаюсь от головных болей.

Чжен равнодушно пожал плечами и двинулся к автомобилю. Отслеживая уже знакомый маршрут, Тео прокручивал в голове предстоящий разговор со Шнырем, пытаясь инстинктивно отыскать верную тональность. Его счета заблокированы, без ведома Ли Чи он не сможет потратить ни пфеннига. Он мог бы купить билет на самолет и поставить ее перед фактом — в конце концов, он практически совершеннолетний. В крайнем случае улизнуть втихомолку и известить ее уже после приземления в Бремене. Конечно, не хотелось бы, чтобы в ее глазах это выглядело как предательство. Но она сама вынудила его искать обходные пути: любые попытки связаться с Вольфом были обрублены по ее прямому указанию, в этом не было никаких сомнений. Обо всем этом еще будет время хорошенько поразмыслить. Сейчас главное — убедить Шныря забрать шлем и вернуть деньги. Пусть не всю сумму, пусть хоть бы что-то. Главное — не выдать случайно, в каком отчаянном положении он оказался. Выставить все, как минутную блажь, которая быстро наскучила. Блефовать, не проявляя никакой заинтересованности в сделке.

Машина притормозила в облезлом переулке, который освещался слабым мерцающим светом вывески аптеки. Старая собака валялась в дорожной пыли, и даже не подняла голову, заслышав шаги Тео. Впрочем, и ему было не до уличного пса, на боку которого сквозь грязную шерсть проглядывала лишайная проплешина, покрытая бурой коростой.

Колокольчик над дверью испуганно звякнул. Колченогий табурет в дальнем углу, на котором обычно восседал старый аптекарь, безадресно щурясь в пространство раскосыми глазами, пустовал. Тео с облегчением проскользнул в закуток, где обитал Шнырь. Дверь в его каморку была полуоткрыта, хотя прежде, как отмечал Тео, он с маниакальной тревожностью запирал ее на все замки. Тео осторожно толкнул дверь, и она мягко уперлась во что-то тяжелое на полу.

— Шнырь, — ломким шепотом окликнул Тео. — Шнырь, ты тут?

Он протиснулся в узкую щель и тут же зажал руками рот, чтобы не закричать. Все в комнате, где и прежде не было особого порядка, было перевернуто вверх дном. На стуле в углу, скорбно склонив голову, сидел мастер Ху. Его руки были стянуты за спиной, голени примотаны клейкой лентой к ножкам стула, а изо рта торчал кляп. Он был мертв. Шнырь с разбитым лицом лежал на полу в луже собственной крови. Тео медленно попятился, пока не уперся спиной в дверной косяк. Он выскочил в проулок и огляделся, лихорадочно вспоминая, где припаркован автомобиль. И только сейчас сообразил: собака у крыльца издохла: ее пристрелили, и только слепому идиоту, как он, могло показаться, что она просто дрыхнет, разморенная полуденной жарой. Только слепому безмозглому идиоту. Тео быстро сел в машину и захлопнул дверь.

— Ну что, теперь будешь спать как убитый? — бросил через плечо Чжен, лениво трогаясь с места.

— Как убитый, — эхом повторил Тео, обхватив руками лежавший на коленях рюкзак. — Поехали скорее.

Ли Чи умчалась в Ганзу, а Тео остался под строгим надзором в резиденции. Он днями напролет бесцельно слонялся по опустевшему особняку и тихому саду.

В детстве ему отчаянно хотелось завести кого-то: молчаливую преданную собаку, которая теплым, покрытым мягкой шерстью боком будет приваливаться к его ногам, пока он читает или занимается. Которая будет раз за разом притаскивать обмусоленный мячик и облизывать его лицо, и уши, и ладони, когда он загрустит. Или своенравную кошку, которая будет круглые сутки наблюдать за ним прищуренными янтарными глазами, нежась в косом луче солнца на паркете. Или на худой конец черепаху с уродливой кожистой шеей, изогнутыми, как бумеранги, когтями и шероховатым панцирем. Любое живое, дышащее существо, лишь бы его сопение и возня разбавляли неизбывную тишину его комнаты.

Тео взялся перечитывать книги, которые прежде читал по рекомендации Вольфа, и находил странное утешение в узнавании сюжетных коллизий и отдельных фраз: в мире, где все изменилось, хоть что-то осталось на своих местах. Впрочем, он все чаще откладывал ридер, уставившись в пространство невидящим взглядом. В его голове созревал план бегства. Он и сам, в полной мере осознавая безнадежную обреченность замысла, рассматривал это, скорее, как интеллектуальное развлечение, игру в «А что, если..?», которой его научил старый советник Юнг. И каждый раз маршрут бесславно обрывался на безымянном таможенном пункте, где требовалось предъявить разрешение на выезд за пределы страны. Тео представлял жалкий вид, с которым он будет лепетать что-то невразумительное под тяжелыми взглядами вооруженных пограничников, и внутри все сжималось. О последующем за его поимкой разговором с Ли Чи он боялся даже думать, лежа без сна в темноте громадного пустого дома, такой чужой и чуткой, что его бунтарские мысли отдавались эхом в дальних комнатах.

Иногда он вынимал шлем. Намеренно не слишком часто, потому что его самого пугала растущая зависимость от новых доз чужих воспоминаний, которые отзывались в нем нежданным камертоном. Словно он день за днем проживал скрытую от всех, тайную жизнь, приобретая опыт, который прежде был непознанной территорией.

Ворочаясь как-то без сна — среди ночи разразилась страшная гроза, небо расчерчивали вспышки молний, на короткий миг озаряя комнату бледным потусторонним светом, и лишь спустя мучительно долгое время раздавалось утробное рычание грома, — он вытянул из-под кровати коробку и достал шлем. От неловкого движения одна из боковых панелей из нанопластика слегка сдвинулась. Он подцепил ее ногтем и приподнял. Под панелью было несколько одинаковых кнопок и крошечный тумблер. Разумеется, никакого руководства по пользованию к шлему не прилагалось, Тео наугад понажимал кнопки, пощелкал тумблером, но, не замечая каких-либо видимых изменений, вернул панель на прежнее место.