Аластер Рейнольдс - Алмазные псы [сборник litres]

Однако мой оптимизм оказался неоправданным. Закончив ремонт, я снова прополз по технологическому тоннелю к двигателю правого борта и снова оказался перед шестиугольником с регуляторами мощности. Как и ожидалось, все они горели темно-синим, и это означало, что двигатель работает в безопасном режиме. Я сверился со своим журналом и решил кое-что подрегулировать по мелочи. Все регуляторы должны были сменить цвет на голубовато-зеленый – по-прежнему в пределах безопасного режима, но меня ожидал неприятный сюрприз. Не успел я сдвинуть два из них на долю миллиметра, как они засияли ярко-оранжевым.

Что-то пошло не так.

Конечно же, я перепроверил настройки и убедился, что другие регуляторы остались в прежнем положении. Никакой ошибки не было. Я все быстрей и быстрей перелистывал страницы эксплуатационного журнала в поисках похожих случаев, которые могли бы подсказать, в чем моя ошибка. Но ни одна из прежних чрезвычайных ситуаций ничуть мне не помогла. Я ничего не перепутал при настройке, поэтому оставалось лишь одно объяснение: что-то случилось с самим двигателем. Он работает неправильно.

«Этого не может быть, – убеждал я себя. – Двигатели не могут забарахлить, не могут сломаться. Ничего похожего».

Но что я знал о них? Весь мой опыт работы с С-двигателями ограничивался стандартными операциями в обычных условиях. Но мы ведь побывали в бою с другим кораблем, получили серьезные конструктивные повреждения. Как корабельный мастер, я тщательно следил за состоянием корпуса и лонжеронов, но мне и в голову не приходило, что неисправным может оказаться сам двигатель.

А почему, спрашивается?

Этому есть разумное объяснение. Ведь даже если что-нибудь произойдет, я ничего не смогу сделать. Беспокоиться из-за поломки двигателя сочленителей – все равно что волноваться из-за метеорита, от которого ты все равно не успеешь увернуться, не успеешь сбить его в полете. А значит, лучше не вспоминать о нем, пока не доведется встретиться. Ни один корабельный мастер не лишится сна из-за отказа С-двигателя.

Но мне, похоже, предстояло потерять не только сон.

Даже если бы мы не тревожились из-за неизвестного корабля, у нас все равно хватало неприятностей. Мы были уже слишком далеко от Шивы-Парвати, так что не могли вернуться назад, и все еще летели слишком медленно, чтобы добраться до другой системы. При такой работе двигателей, как сейчас, нам бы потребовался слишком долгий срок, чтобы достичь релятивистской скорости, при которой замедление времени было бы приемлемым. При двадцати пяти процентах от световой нам вместо прыжка продолжительностью в двадцать лет придется ползти все восемьдесят… И для нас на корабле пройдут почти те же самые восемьдесят тоскливых лет. На таком продолжительном отрезке времени криосон превращается в лотерею. Наши капсулы рассчитаны на то, что человек пролежит в заморозке от пяти до десяти лет, а не четыре пятых века.

Мне стало страшно. За какие-то пять минут я прошел путь от спокойствия и самоконтроля до полного отчаяния.

Я не хотел, чтобы вся команда узнала о грозящей нам катастрофе, по крайней мере, до моего разговора с Погодой. Я уже скрестил шпаги с Ван Нессом, но он оставался моим капитаном, и я решил уберечь его от хлопот с перепуганной командой, хотя бы до тех пор, пока не выясню все до конца.

Когда я вошел, Погода не спала. За все это время я ни разу не застал ее спящей. В обычных условиях сочленители вообще не нуждаются в сне, в самом худшем случае они могут на несколько часов отключить определенные функции мозга.

Она читала меня, словно открытую книгу.

– Что-то случилось, да?

И не говорите мне после этого, что сочленители не способны понимать выражение лица. То, что им такое умение не очень-то и нужно, еще не означает, что они забыли, как это делается.

– Я пытался вернуть двигатели на обычную крейсерскую тягу, – сказал я, присев на складной стул. – Но не успел дойти до двух десятых g , как увидел красные огни.

Погода задумалась всего на несколько мгновений, но для нее это, должно быть, равнялось многочасовому размышлению.

– Не похоже, чтобы ты увел двигатели в опасную зону во время погони.

– Так и есть. Прежде все было в порядке. Думаю, один из двигателей получил какое-то повреждение, когда Вулидж нас обстреливал. Внешних подтверждений я не видел, но…

– И не обязательно видеть. Внутреннее строение наших двигателей куда сложней и тоньше, чем обычно думают. Ударная волна могла повредить один из двигателей, особенно если соединительный узел – амортизирующее устройство – до этого успел потерять надежность.

– Такое могло произойти, – согласился я. – Лонжерон уже был перенапряжен.

– Вот тебе и объяснение. Внутри двигателя что-то сломалось или оказалось в опасной близости к поломке по оценке самого двигателя. Так или иначе, было бы самоубийством наращивать тягу выше нынешнего уровня.

– Погода, нам нужны оба двигателя, причем работающие на обычной мощности.

– Я догадалась.

– Ты можешь нам чем-нибудь помочь?

– Думаю, очень немногим.

– Но ты должна разбираться в двигателях, иначе не пригодилась бы Вулиджу.

– У Вулиджа двигатели не были повреждены, – терпеливо объяснила она.

– Понимаю. Но ты все же заставила его двигатели работать лучше. Неужели ничего не сможешь сделать для нас?

– Прямо отсюда – вообще ничего.

– Ну а если тебе разрешат подойти поближе к двигателям… это что-нибудь изменит?

– Трудно сказать, пока я нахожусь здесь. К тому же твой капитан ни за что не выпустит меня из этой каюты.

– А если выпустит?

– Я бы сделала это для себя.

– И это все, что ты можешь предложить?

– Ну, хорошо, может быть, я сделала бы это для тебя. – Она явно почувствовала себя неловко после таких слов, как будто нарушила какой-то глубоко личный код, до того момента остававшийся нетронутым. – Ты добр ко мне. Я знаю, Ван Несс зол на тебя из-за того, что ты пытался облегчить мне жизнь в этой клетке. Но тебе необходимо понять кое-что очень важное. Ты можешь заботиться обо мне, можешь даже думать, что я тебе нравлюсь. Но я не могу ответить тебе тем же. – Погода помолчала в нерешительности, слегка приоткрыв рот. – Ты ведь знаешь, что мы считаем вас примитивными. И не без причины. Те эмоции, которые я испытываю… то, что происходит в моей голове… это просто несопоставимо с тем, что ты мог бы назвать любовью, привязанностью или даже дружбой. Свести все к этим понятиям – все равно что…

Она запнулась и не смогла договорить.

– Все равно что принести жертву?

– Ты хорошо ко мне относился. Но я действительно чем-то похожа на погоду. Ты можешь восхищаться мной, даже по-своему любить, но я не в состоянии отплатить тебе любовью. Ты для меня как фотография. Я вижу тебя насквозь, рассматриваю под разными углами. Ты забавляешь меня. Но в тебе нет той глубины, что могла бы меня очаровать.