Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Все еще думаешь, кто-то выстроил это сегодня, чтобы нас разыграть, а, Римкин? — съязвила Ходжес. — Дайте-ка я гляну. У меня свой фонарик, доктор Смит.

Она дождалась, когда Смит сойдет с последней ступеньки, и полезла наверх.

Хмурясь под шлемом, Римкин достал собственный фонарик, помедлил мгновение, затем пошел по ржавому песку и багровым камням к упавшей голове. Глянул на неповрежденный глаз. Глянул на расколотый. Неизвестно, что за извращенная мысль побудила его склониться над вторым. Он включил фонарик.

Прошло не менее получаса, пока Мак, Ходжес, Джимми и Джонс взбирались по лестнице, смотрели по две-три минуты и спускались обратно. Они уже собирались возвращаться к скиммеру, когда Джимми увидела Римкина. Длинными прыжками она направилась к нему.

Увидев, чем это он занимается, она расхохоталась:

— Ну мы и дураки! Кто-то из нас мог бы смотреть здесь! Ладно, пошли, мы возвращаемся.

Римкин выключил фонарик, но по-прежнему сидел на корточках рядом с опрокинутым лицом статуи.

— Идем, Римки! Все уже собрались.

Римкин вздохнул, потом медленно поднялся:

— Хорошо.

Они пошли обратно по отшлифованному каменному полу. Песок, тонкий, как пыль, завивался у их белых башмаков, словно порошковая кровь.

Кают-компания скиммера являла собой передвижной фрагмент классического научного учреждения. Целитексовые стены, отделанные под унылый орех. Над складными столами с бронзовой фурнитурой стояли микрофильмы за корешками из кожзама с золотым тиснением. Электрокамин бросал бледные отблески на меховые покрывала. Весь конструкт, включая балкон с библиотечными кабинками для чтения (и с бюстом президента Университета международной астрономической лиги Ричарда Нильсона на пьедестале, на повороте винтовой лесенки), был полусерьезной шуткой доктора Эдварда Джонса. Однако университетские в целом очень ценили эту видимость после двух недель в неприветливых помещениях военной базы Беллона.

Мак уселся на пуфик и закатал рукава шерстяной рубашки. Руки у него были как у шофера грузовика. Он возглавлял югославскую экспедицию, нашедшую Гевгелийского человека. Могучее телосложение Мака (и лоб, который он прятал под пышным чубом цвета сахарских песков) породило на факультете антропологии новый всплеск остроумных высказываний вроде: «Знакомьтесь, доктор Мак Харгус, гевгелийский человек. Вернее…»

Мак вынул из кармана рубашки перископ вересковой трубки:

— Расскажите мне про голограммы. Я, конечно, их видел: трехмерное изображение и все такое. Но как оно получается? И как древние марсиане сохраняли все эти картинки, чтобы те оживали под лучом лазера?

Лин Вон Смит сунул кулаки в бездонные карманы вельветовой куртки. Они с Маком смотрели в окно поверх папоротников на подоконнике. По другую сторону триплекса на пыльном кровоподтеке Большого хребта темные колонны — двенадцать целых, семь сломанных — высились наброском невероятной культуры, жизнь которой они видели в отполированных глазах на резном карнизе.

Джимми забросила за спину темную косу и перегнулась через перила.

Лин Вон Смит отвернулся от окна:

— По сути, это вопрос хранения информации, Мак. — Он сел на ручку кресла, сцепил длинные пальцы и подался вперед, так что черные прямые пряди упали на лицо.

— Марсиане точно сохранили в этих глазах чертову уйму информации, — отозвалась Ходжес, спускаясь по лестнице на костылях.

Она была довольно крупная, почти как Мак (и настолько же рыхлая, сколь Мак был мускулистым). У нее был блестящий список достижений в культурной антропологии, а сочетание напора, идеализма и чуткости (она была инвалидом с рождения) позволило ей близко узнать самые странные и загадочные культуры Восточной Африки, Анатолии, Северной Камбоджи и получить исчерпывающую достоверную картину их верований, обычаев и манер. Скафандр ее был чудом искусства протезирования, позволявшим ей передвигаться по Марсу так же легко, как всем остальным. Однако без него она по-прежнему должна была ходить на алюминиевых костылях.

Подняв глаза от их с Лином игры го, Римкин смотрел, как она ковыляет по лестнице. Наверняка она считает такое положение психологически более выгодным, решил он.

— Давай, Лин. Расскажи нам про голограммы. — Она помахала в сторону китайца-психолога костылем, едва не опрокинув достопочтенного Нильсона.

— Хранение информации, — повторил Смит. — По сути, это фотография, сделанная без линз, но при помощи абсолютно параллельных лучей света — как в лазере. Фиксируется только отражение от неровностей на поверхности воспроизводимого объекта. Итоговая пластинка выглядит как набор серых или, если изображение цветное, бурых пятен. Но если осветить ее параллельными лучами лазера, мы увидим над пластиной трехмерное полноцветное изображение…

— …которое можно обойти кругом, — закончил Мак.

— Нет, примерно на сто восемьдесят градусов, — поправил Смит. — Это просто иной способ хранения информации, чем в обычной фотографии. И гораздо более эффективный.

Джонс, глядя на доску, пробормотал вполголоса:

— Твой ход, Римки.

— Ой. — Римкин взял из чаши еще одну черную чечевицу и задумался над решеткой с черными и белыми точками. Биты информации. Он попытался увидеть картину на доске целиком, но она распадалась на отдельные схватки по углам.

— Так. — Он положил камешек на доску.

Джонс нахмурился:

— Ты уверен? Может, переходишь?

— Нет.

— Смотри, ты ведь имеешь право, — еще раз любезно предложил Джонс. — Это ж не шахматы. По правилам ты можешь взять ход назад, если…

— Знаю, — громко сказал Римкин. — По-твоему, я не знаю? Я хочу пойти… — он огляделся и вдруг увидел, что все на него смотрят, — сюда!

Камешек щелкнул по доске очень громко.

— Хорошо. — (Камешек Джонса щелкнул по доске.) — Двойное атари.

Однако Римкин смотрел мимо маленького острого нигерийского лица Джонса на других в комнате и думал: как мне их отличить? Все они сливаются в одно лицо. Комната круглая, лица круглые и сидят на маленьких круглых телах. Внезапно он закрыл глаза. Если они сейчас заговорят, я не смогу отличить одного от другого. Как это определить? Как?

А если я открою глаза?

— Твой ход, Римкин, — сказал Джонс. — У меня два твоих камня в атари.

Римкин открыл глаза и уставился на черно-белую сетку.

— Ой, — сказал он, подавляя смешок. — Да. Глупый ход, ты был совершенно прав.

Такой нелепый ход; Римкин лежал на койке, сомкнув веки и раздвинув губы в ухмылке, пытался придумать ход лучше. Он не спал две ночи. В такое время… может, прошло всего несколько минут, но кажется, что час… Он сел.

Развернул к кровати машинку для чтения, перемотал «Трактат» к концу. Он перечитывал этот текст в тот день, когда скиммер выехал с Беллоны: Wovon man nicht sprechen kann… [37] О чем невозможно говорить [о том следует молчать] (нем.) (Людвиг Витгенштейн. Логико-философский трактат). Он оттолкнул машинку в сторону и сунул руку под майку. До утра скиммер никуда отсюда не уедет. Им следовало вернуться на базу сегодня вечером — доложить об открытии Ответственным Лицам. Однако университетские ученые (особенно с факультета антропологии) дорожили своей краткой свободой. Завтра они еще раз обследуют находку: сделают кое-какие замеры…