Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Короче говоря, мне далеко не все положено знать. Так?

Мод ответила двусмысленной улыбкой. Я понял, что допытываться не стоит.

Я не возьмусь пересказывать нашу пустую болтовню. Было очень скучно. Сидя за горами взбитых сливок, увенчанных вишнями, и притворяясь, будто разговор нам не в тягость, мы порядком утомили друг друга. Сомневаюсь, что кому-то из нас был прок от той беседы.

В конце концов Мод ушла. Я посидел еще немного в грустных раздумьях о черном обугленном фениксе.

Потом управляющий позвал меня на кухню и спросил насчет контрабандного молока (в «Глетчере» подают не привозное, а приготовленное здесь же мороженое), о поставке которого я договорился, будучи в последний раз на Земле (оказывается, за эти десять лет прогресс почти не коснулся молочных ферм — старого болтливого вермонтца по-прежнему до обидного легко обвести вокруг пальца), и в сиянии ламп дневного света среди большущих пластиковых резервуаров, пока я старался разложить по полочкам услышанное от Мод, он высказался насчет Гения криминальной эстетики. От его трепа мне стало совсем тошно.

К вечеру собрался народ, заиграла электронная музыка, засверкали хрустальные стены, и в зале, несмотря ни на что (при перевозке потерялся — или был украден, но не мог же я высказать такую догадку — ящик с театральными костюмами), должно было вот-вот начаться представление среди публики, наше последнее новшество. Бродя в тоске между столиками, я собственноручно поймал с поличным маленькую патлатую грязнулю, совершенно обалдевшую от морфадина. Она пыталась стащить у посетителя бумажник, прячась за спинкой стула. Я схватил ее за руку и увлек к выходу — деликатно, грациозно, — а она лишь таращилась на меня расширенными зрачками и моргала. Вытолкав ее за дверь, я, разумеется, ничего не сказал посетителю.

Актеры, решив: черт с ними, с костюмами, вышли в зал au naturel [45] Нагишом (фр.) . , и все балдели, как в старые добрые времена, а мне хотелось удавиться. Я вышел за дверь. Сидя на широких ступенях, рычал, когда приходилось отодвигаться, чтобы пропустить входящих или выходящих. Последний, на кого я зарычал (семьдесят пятый по счету), остановился рядом со мной и прогудел:

— Я знал, что найду вас, если буду искать надлежащим образом.

Я посмотрел на ладонь, что похлопывала меня по плечу, поднял взгляд по руке к черной манишке, к бритой наголо голове с мясистым ухмыляющимся лицом.

— Арти? Откуда вас черти принесли?

А он знай похлопывает и смеется с непрошибаемой Innerlichkeit [46] Душевностью (нем.). .

— Дружище, знаете, где я раздобыл ваш снимок? Не поверите — в здешнем Департаменте Специальных служб, за взятку. Снова молниеносное перевоплощение? Ловко, очень ловко. — Ястреб уселся рядом и положил руку — косточки в рыхлом тесте, пронизанном жилами, — мне на колено. — И теперь у вас чудесное заведение. Мне нравится, честное слово. Хотя не настолько, чтобы предложить за него хорошую цену. Вы растете на глазах — придет время, и я буду хвастаться тем, что помог вам взобраться на первую ступеньку нашей лестницы. — Он убрал кисть с моего колена и сплел ее с другой. — Если всерьез собираетесь играть по-крупному, намотайте на ус: надо хотя бы одной ножкой прочно опираться на закон. Главное — стать необходимым для нужных людей. Добившись этого, способный жулик приобретет ключи ко всем сокровищницам Солнечной системы. Впрочем, боюсь, я не открыл вам ничего нового.

— Арти, не кажется ли вам, что если нас здесь увидят…

Он пренебрежительно помахал ладонью:

— Никто не сможет нас сфотографировать. Тут кругом мои люди. Я не появляюсь на публике без охраны. Слышал, вы тоже обзаводитесь охраной?

Это соответствовало действительности.

— Здравая мысль. Очень здравая. Вообще, мне нравится, как вы держитесь.

— Спасибо, Арти. Знаете, что-то здесь не жарко.

Я вышел глотнуть свежего воздуха и сразу — обратно.

Он снова помахал рукой:

— Не волнуйтесь, я не собираюсь рассиживаться. Вы правы, не нужно, чтобы нас видели вместе. Я просто мимо проходил и решил вас навестить.

Он встал и двинулся вниз по ступенькам.

— Арти!

Он оглянулся.

— Рано или поздно вы пожелаете приобрести мою долю в «Глетчере» и вернетесь. Вам кажется, что я слишком быстро расту. А я не подчинюсь, так как буду считать, что вполне способен с вами справиться. Мы станем врагами. Я попытаюсь убить вас. Вы — меня.

Впервые на лице Арти — замешательство. Затем — снисходительная улыбка.

— Вижу, вам запал в душу «архив голографической информации». Что ж, вы правы — это единственный способ перехитрить Мод. Но, создавая собственный «архив», постарайтесь не упустить ни единой мелочи. Увидеть картину во всех деталях — единственный способ перехитрить меня.

Он улыбнулся. Хотел было идти, но задержался и произнес:

— Если вы сможете бороться со мной и при этом расти, если доведете свою защиту до совершенства, то рано или поздно может возникнуть ситуация, когда нам будет выгодно не враждовать, а сотрудничать. Сумеете продержаться — и мы снова станем друзьями.

— Спасибо на добром слове.

Ястреб посмотрел на часы:

— Ну, все. До свидания.

«Наконец-то уйдет», — подумал я. Но Ястреб снова оглянулся:

— Вы уже знаете новое Слово?

— Да, кстати, оно же сегодня меняется. Не скажете?

Из «Глетчера» вышли посетители. Дождавшись, когда они спустятся с крыльца, Ястреб торопливо огляделся и наклонился ко мне, держа руки чашечкой у рта. Прошептал: «Пирит» — и заговорщицки подмигнул:

— Только что узнал от знакомой девицы, а та — от самой Колетт.

Колетт — одна из трех Певцов Тритона.

С этими словами Арти сбежал с крыльца и исчез в толпе пешеходов на бульваре.

Я просидел на крыльце целую вечность, а потом встал и пошел по улице. Ходьба добавила к моему мерзкому настроению нарастающий ритм паранойи. На обратном пути в мозгу возникла прелестная сценка: Ястреб охотится на меня, а я — на него и в итоге мы оба оказываемся в глухом переулке, где я, чтобы получить помощь, кричу: «Пирит!» Но Пирит — вовсе не Слово, а средство идентификации, и человек в черных перчатках, с пистолетом, или гранатой, или газовым баллончиком, услышав его, делает свой выбор…

На углу, в свете из окна кафе, доламывает изувеченный автомобиль стайка шпаны а-ля Тритон: цепи на запястьях, татуированные шмели на щеках, сапоги на высоком каблуке у тех, кому они оказались по карману. Среди вандалов юная морфадинистка, которую я изгнал из «Глетчера». Она стоит пошатываясь, с разбитой фарой в руках.

Сам не знаю, почему я вдруг направился к девчонке.

— Эй!

Из-под грязных косм на меня вытаращились глаза. Не глаза — сплошные зрачки.

— Знаешь новое Слово?