Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

Она почесала и без того в кровь разодранный нос и ответила:

— Пирит. Уже почти час…

— Кто тебе сказал?

Она ответила после некоторых колебаний:

— Один парень. А ему — другой парень, он только что прилетел из Нью-Йорка. Услышал там Слово от Певца по кличке Ястреб.

— Ну спасибо, — поблагодарил я.

Трое патлатых, что стояли поблизости, прикидывались, будто не замечают меня. Остальные пялились без всякого смущения.

Лучшие средства от паранойи — это бритва Оккама и достоверная информация о работе охранных служб. Итак, все-таки Пирит. Паранойя — это в известной степени профессиональное заболевание. Уверен, что Арти и Мод такие же его жертвы, как и я.

Над входом в «Глетчер» погасли лампы. Спохватившись, я взбежал на крыльцо.

Дверь была заперта. Я стукнул пару раз в стекло, но безрезультатно — все уже разошлись по домам. Вот ведь невезение! И вдвойне обидно оттого, что забытые вещи видны отсюда. Завтра в полдень Гуй Куан Эню нужно выкупить бронь на каюту люкс межпланетного лайнера «Платиновый лебедь», который в час тридцать отправится на Беллону. За стеклянной дверью лежат парик и накладные эпикантальные складки, благодаря которым пасленовые глаза Гуй Куан Эня сделаются вдвое у́же. Заботливый управляющий положил их на стойку под оранжевую лампу, чтобы я сразу заметил, как приду.

Я всерьез подумывал о взломе, но в конце концов принял трезвое решение: переночую в гостинице, а утром войду в «Глетчер» с уборщиками.

Уже на ступеньках крыльца у меня возникла мысль, от которой на глаза навернулись слезы, а губы дрогнули в невеселой улыбке. Я могу уходить с легким сердцем, ведь в «Глетчере» нет вещей, которые мне не принадлежат…

Бухта алела кровавым кружевом.

Небо затянула филигрань розовых облаков.

Багровый солнечный лик у края мира окрасил зеленое море под ней, восток цвета меди за ней, мраморные скалы, по которым она взбиралась.

Щурясь, она обернулась.

Слепите ее плоские, залитые солнечным светом черты из темной терракоты вокруг зеленых, как это море, глаз. Высушите. Затем ударьте молотком изнутри — и в миг между ударом и первыми трещинами сделайте снимок анфас.

Таким было ее лицо.

Казалось, в кистях у нее избыток суставов, руки опутаны чрезмерным количеством мелких мышц, крупных вен. Левая — как могут пять пальцев выдерживать столько колец? — три массивных из железа, четыре еще массивнее из бронзы, несколько узких медных, три из серебра (на разных пальцах) с кусочками нефрита разных оттенков, два из блестящего алюминия (на одном) с агатами и опалами. Золотой перстень на большом пальце был отлит в форме головы ящерицы, размером с орех дилы, грызущей млечный камень. Она держалась пальцем с кольцом-ящерицей за плетеный ремень на бедре. С одной стороны острые кости таза выпирали над ремнем. (Лишние кости бугрились также на запястье.) Правая рука, огрубевшая от трудов, закаленная ветрами далеких миров, с большими костяшками и без колец, висела криво, как палка.

Сильное тело. И все же вы первым делом замечали, какое оно костлявое. Трава позади нее — металлические шипы — дрожала на ветру. Красные корни, словно нити, заплетали глиняный берег. Обнаженные груди, плоские, шестидесятилетние, качнулись.

Она смотрела на море.

Узкая, с обрезок ногтя шириной, полоса цвета слоновой кости расширялась, замутняя воду светом. Луна, носящая имя Претания IV, вставала над горизонтом.

Кусты в пяти метрах ниже зашевелились. Между веток показалось лицо Гильды: черное, взволнованное, пытливое, молодое.

Блики играли на ее сапогах в гуще папоротников; цвета смещались. Она выбралась на тропу, несмело улыбаясь, отряхивая пестрые штаны. Сделала три шага по пыльной тропе, мягкие подошвы скрипели.

Свет Претании залил море.

— Меня вызвали из Омегахелма, — сказала Вондрамах, — сообщить, что ты подала официальное прошение об отставке.

— До того как я покинула Омегахелм, — рука Гильды застыла на бедре, — мне сказали, что ты приняла ее.

— Значит, это частная встреча, прощание двух женщин, двух подруг, плодотворно сотрудничавших на протяжении четырех лет. — Вондрамах протянула руку без колец.

— Пяти. — Гильда продолжала карабкаться на уступ, глядя в пространство между рукой и зелеными глазами Вондрамах.

— Так долго?

— Точнее, пяти с половиной. Это случилось через неделю после моего двадцать четвертого дня рождения, поэтому я помню. На самом деле чуть больше пяти с половиной. Ближе к шести.

Вондрамах расхохоталась:

— Ты поправляешь меня всегда с таким тактом! Порой я ошибалась намеренно, хотела увидеть, как ты выпутаешься. Но иногда просто… ошибалась. Не люблю ошибаться. — Она посмотрела на море. — Но ценю такт.

— Да, мы и раньше обсуждали, что я могу уйти. — Гильда выбралась на выступ. — Однако я не знала, как ты отнесешься к тому, что я и правда уйду.

— Я обладаю властью, ты — нет. И я умею злиться. Ты убила многих ради меня. Многих спасла. И мне никогда бы не заполучить некоторые миры, если бы ты — и подобные тебе — не были бы столь эффективны. Я сожалею о твоем уходе, но благодарна за то, что ты сделала. Ты была отличной шпионкой. Вот как я к этому отношусь. И намерена поступить соответственно. — (Что-то в лице Вондрамах заставляло людей ощущать себя не в своей тарелке, но Гильда знала, что, даже в гневе, оно многих притягивало.) — Я всегда понимала, что должна выражать свои чувства предельно ясно. Слишком много было смятения и боли — и смерти, — когда я поступала иначе. Но тебе это известно. Я хочу дать тебе кое-что, Гильда. Куда ты намерена отправиться? Чем думаешь заняться?

— Я хочу вернуться в свой мир. Помнишь, он называется Вельм и вращается вокруг звезды Ириани? На юге в горной долине есть мебельная мастерская, наймусь туда в подмастерья. Мой такт — как ты его называешь — пригодится в общении с клиентами. Впрочем, в месте, где я намерена поселиться, есть чем заняться. Возможно, скоро там вырастет целый город. И потом, я хочу растить детей.