Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Семерка жезлов.

— …блажи?

— Колесо Фортуны. Взятка моя. — Себастьян посмотрел на Идаса. — Блажи?

Исследователь, решивший назвать самую внешнюю из планет Тусклой, Мертвой Сестры Элизием, пошутил неудачно. Несмотря на всю планоформенную машинерию, тот оставался мерзлым угольком, эллипсирующим на трансплутоновых расстояниях от Ее призрачного света, бесплодным и ненаселенным.

Кто-то предложил однажды сомнительную теорию: все три оставшихся мира — на деле луны: в миг катастрофы они пребывали в тени гигантской планеты и избежали ярости, испепелившей их защитницу. Если ты и луна, то неважнецкая, думал Кейтин, когда они скользили мимо. Как мир ты ничуть не лучше. Урок всем притворяшкам.

Когда исследователь исследовал все прочее, чувство пропорции к нему вернулось. На среднем мире ухмылка дрогнула: исследователь назвал его Дит.

Судьба исследователя подсказывает: угрызение совести запоздало. Тот, кто насмехался над богами, пусть и единожды, познал античное отмщенье. Его корабль разбился на внутренней планете. Она осталась неназванной и до сего дня именуется другим миром, без помпы, пышности и заглавных букв. И только когда прибыл второй исследователь, другой мир неожиданно раскрыл свой секрет. Огромные равнины, сочтенные издали отвердевшим шлаком, оказались океанами — из воды, но замерзшей. Да, верхние десять-сто футов смешаны со всякой щебенкой и отбросами. В итоге было решено, что другой мир некогда покрывали от двух до двадцати пяти миль воды. Кажется, тысяча девятьсот двадцатые коптили космос, когда Тусклая, Мертвая Сестра сделалась новой. В результате процент суши на планете стал чуть больше, чем на Земле. Непригодная для дыхания атмосфера, полное отсутствие органической жизни, температуры ниже нижнего? Мелкие проблемы в сравнении с таким подарком, как моря, — и легко исправимые. Так в ранние дни Плеяд человечество вторглось на обугленную, заледенелую сушу. Старейший город другого мира — но не самый крупный, ибо коммерческие и экономические сдвиги последних трех веков сдвинули и население, — назвали весьма тщательно: Город Страшной Ночи [11] «Город страшной ночи» ( The City of Dreadful Night , 1874) — поэма шотландского поэта Джеймса Томсона (Биши Ванолиса; 1834–1882), рус. перев. В. Вотрина (2012). .

И «Птица Рух» села у черного волдыря Города на верхушке Когтя Дьявола.

— …восемнадцати часов. — И инфоголос кончился.

— Как тебе — ты дома или нет? — спросил Мыш.

Лео обозревал дром.

— Никогда по миру не ходил этому я, — вздохнул рыбак; за дромом распростерлось до горизонта море рваного льда. — Но «громадные сегментные нхары о шести ластах косяками по небу плавают. Рыбаки на них гарпунами длиной в пять высоких людей вместе охотятся». Плеяды узнаю́ я; дома я вполне. — Он улыбнулся, и морозное дыхание, возносясь, затуманило синие глаза.

— Это твой мир, Себастьян, так ведь? — спросил Кейтин. — Наверное, радостно возвращаться домой.

Себастьян отмахнул темное крыло, бившееся перед глазами.

— Мой по-прежнему, но… — Огляделся, хмыкнул. — Из Туле я-то. Большой город; в четверти другого мира окружности лежит. Очень отсюда далеко; и совсем иной. — Посмотрел в сумеречное небо. Сестра стояла высоко: неясная жемчужина в серо-сизом футляре облаков. — Иной совсем. — Кивнул себе.

— Наш мир, да, — сказала Тййи. — Но не дом вовсе наш.

Капитан, обгонявший их на пару шагов, оглянулся на говорящих:

— Посмотрите. — Показал на ворота. Лицо под шрамом застыло. — Не обвивает никакой колонну дракон. Дом это ваш. Для вас и тебя и тебя и меня дом это!

— Дом вполне, — повторил Лео. Но настороженно.

Они последовали за капитаном сквозь неозмеённые ворота.

Пейзаж являл все цвета пожарища.

Медь: окисляется до крапчатой, с желтыми прожилками зелени.

Железо: черный и красный пепел.

Сера: ее оксид — илистый, багрянистый до бурого.

Цвета вторгались с пыльного горизонта, повторялись на стенах и башнях Города. Линкей прикрыл рукой серебряную бахрому ресниц, вгляделся в небо, где рой теней, беснующихся темных листьев, мерк на утомленном солнце, способном не более чем на вечер даже в полдень. Линкей посмотрел на тварь на Себастьяновом плече: та потягивала крылья, гремела поводком.

— Рада жабря возвращению домой? — Он хотел потрепать нахохленное создание, но отдернул белую руку от темного когтя; близнецы обменялись взглядами, засмеялись.

Они нисходили в Город Страшной Ночи.

На полпути вниз Мыш пошел назад по эскалатору:

— Это… это не Земля.

— А? — Кейтин скользнул мимо, увидел Мыша и запятился сам.

— Ты глянь вниз, Кейтин. Это не Солнечная система. Это не Дракон.

— Ты впервые за пределами Сола, да?

Мыш кивнул.

— Оно почти такое же.

— Кейтин, ты только глянь.

— Город Страшной Ночи, — протянул Кейтин. — Столько огней. Видно, здесь боятся тьмы.

Они застыли на негнущихся ногах еще на миг, уставясь на шахматную плоскость: вычурные игровые фигурки, груда королей, ферзей и ладей высится над конями и пешками.

— Пошли, — сказал Мыш.

Двадцатиметровые металлические лопасти, образующие гигантскую лестницу, смели их вниз.

— Нам бы нагнать капитана.

На улочках подле дрома — пруд пруди дешевых трактиров. Над переходами растут арки шатров, рекламирующих танцплощадки и психорамы. Сквозь прозрачную стену Мыш смотрел на пловцов в клубе отдыха.

— Не так сильно отличается от Тритона. Шесть пенсов @сг? Дико дешево, что есть, то есть.

Каждый второй на улице явно с корабля, офицер или член экипажа. Толкучка все не кончается. Мыш услышал музыку. В том числе из открытых дверей баров.

— Слышь, Тййи. — Мыш показал на навес. — Ты в таком заведении не работала?

— В Туле, да.

«Надежные гадания»: буквы на вывеске сверкали, съеживались и расползались.

— Мы пробудем в Городе…

Они обернулись к капитану.

— …пять дней.

— Будем жить на корабле? — спросил Мыш. — Или в городе, где чуток повеселее?

Возьмите шрам. Наложите три полоски частоколом у самого верха: капитанов лоб измялся.

— Вы все догадываетесь, какая нам грозит опасность. — Взгляд прыгнул над домами. — Нет. Мы не останемся ни здесь, ни на корабле. — Он вступил в створки коммуникационной будки. Не потрудившись закрыть за собой дверцы, наставил руку на индуктпанели. — Лорк фон Рэй говорит. Йоргос Сэцуми?

— Я завершилось ли совещание посмотрю его.

— Его будет андроида достаточно, — сказал Лорк. — Я о скромной прошу услуге.

— Он всегда с вами лично, господин фон Рэй, говорить любит. Секунду, я он освободился думаю.

В смотровой колонне материализовалась фигура.

— Лорк, с тобой давненько не виделись. Что для тебя я сделать могу?

— Занят ли Таафит-на-Злате следующие десять дней?