Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

— Значит, я угадала, — кивает она. — Как правило, такие, как я, хорошо разбираются в спейсерах. Вы замечали? Впрочем, что нам еще остается? — Смотрит на меня огромными черными глазами. Быстро-быстро моргает, прежде чем отвести взгляд. — Вы были бы очень красивым мужчиной. А теперь вот вы — спейсер, вы строите водосберегающие установки на Марсе, программируете рудничные компьютеры на Ганимеде, обслуживаете ретрансляционные станции на Луне. Модификация… — Из всех людей только фрелки произносят это слово с таким смешанным чувством восхищения и сожаления. — Вы знаете, трудно избавиться от мысли, что все можно было бы сделать как-нибудь по-другому. Ну почему не могли придумать ничего лучше кастрации, превращения вас в существ даже не андрогинных, а…

Кладу руку ей на плечо, и она сразу умолкает, словно ее ударили. Оглядывается: нет, кругом никого, никто не смотрит. И, облегченно вздохнув, накрывает мою ладонь своей.

Я отдергиваю руку:

— Так что мы такое?

— Можно было придумать какой-нибудь другой способ! — Теперь обе ее руки в карманах.

— Можно было. Верно. Но вы же знаете, милая моя, что выше ионосферы для этих ваших драгоценных половых желез многовато радиации. И на Луне, и на Марсе, и на спутниках Юпитера.

— Можно было придумать специальные скафандры… Поглубже изучить механизмы биологической защиты…

— Время демографического взрыва. Ну уж нет, тогда искали любой предлог уменьшить число детей, особенно с генетическими уродствами.

— Ах да… да. — Она кивает. — Мы все еще никак не освободимся от неопуританской реакции на сексуальную свободу двадцатого века.

— Так что решение приняли верное. — Я с улыбкой чешу в паху. — Я, например, просто счастлив.

Ну никак не могу понять, почему, если этот жест делает спейсер, он считается особенно непристойным.

— Прекратите! — резко произносит она и делает шаг назад.

— А что такого?

— Прекратите! — повторяет она. — Не делайте так. Вы как ребенок.

— Нас отбирают из детей, чьи сексуальные отклики в период пубертата безнадежно отстают от возраста.

— А ваша детская агрессивность, заменяющая собой любовь? Возможно, это и делает вас особенно привлекательными. Да, я знаю, что вы ребенок.

— Вот как? А про фрелков вы мне что-нибудь расскажете?

Она задумывается.

— Думаю, мы те сексуально заторможенные, кого не отобрали в спейсеры. Наверное, вы правы, решение было верное. Вы и в самом деле не жалеете о том, чего лишены?

— У нас есть вы, — отвечаю я.

— Да. — Она смотрит вниз. Заглядываю ей в лицо, пытаюсь увидеть, какое выражение она прячет. Это улыбка. — Ваша жизнь возвышенна, исполнена славы, а вдобавок у вас есть мы. — Она снова поднимает голову. Лицо ее так и сияет. — Вы парите в небесах, миры вращаются под вами. Вы шагаете через континенты, а мы… — Она повела головой вправо, влево, черные волосы свиваются в кольца на плече плаща. — А мы влачим серую, однообразную жизнь, скованные земным тяготением… и боготворим вас! — И снова смотрит мне прямо в глаза. — Скажете, противоестественно? Влюбиться сразу в целую компанию летающих трупов! — Она вдруг вся так и сгорбилась. — Мне вовсе не нравится жить с комплексом невесомостного сексуального замещения.

— Мне всегда казалось, что это чересчур длинно.

Она отворачивается:

— Мне вовсе не нравится быть фрелкой. Так лучше?

— Тоже не очень. Будь кем-нибудь еще.

— Перверсию не выбирают. У вас их нет и быть не может. Вы свободны от этих проблем. Вот за это я вас и люблю, спейсер. Моя любовь берет начало в страхе полюбить по-настоящему. Разве это не прекрасно? Извращенец замещает недоступное для «нормальной» любви. Гомосексуалист — зеркалом, фетишист — обувью, часами, корсетом. А те, у кого комплекс невесомостного сексуального за…

— Фрелки. [20] А те, у кого комплекс невесомостного сексуального за… Фрелки . — Слово «фрелки» (frelks) образовано от английского названия комплекса невесомостного сексуального замещения — free-fall-sexual-displacement complex .

— Фрелки замещают, — она вновь пристально смотрит на меня, — парящим куском мяса.

— Я не обиделся.

— Жаль, я как раз хотела вас обидеть.

— Зачем?

— У вас нет желаний. Вам не понять.

— Продолжайте.

— Я хочу вас потому, что вы не хотите меня. Это наслаждение. Когда кто-то и впрямь испытывает сексуальную тягу к… к нам, мы пугаемся. Интересно, сколько людей до вас ждало вашего появления? Мы — некрофилы. Я уверена, что с вашим появлением осквернители могил исчезли. Да нет, вы этого не поймете… — Она помолчала. — А если б могли понять, я бы не ворошила ногами опавшие листья и не ломала голову, где одолжить шестьдесят лир. — Она переступила через древесный корень, проломившего мостовую. — А как раз такие нынче в Стамбуле расценки.

Мысленно перевожу в доллары.

— Чем дальше на восток, тем все дешевле.

— А знаете, — она отпускает полы плаща, и они расходятся, — вы не такой, как другие. По крайней мере, хотите понять…

Я говорю:

— Если я плюну столько раз, сколько ты говорила это другим спейсерам, ты утонешь.

— Проваливай обратно на свою Луну, ты, кусок мяса. — Она закрыла глаза. — Убирайся на свой Марс. У Юпитера много спутников — там от тебя будет какой-то прок.

— Простите, так где вы живете?

— Вы хотите пойти со мной?

— Подарите мне что-нибудь. Ну что-нибудь такое… не обязательно, чтобы стоило шестьдесят лир. Такое, что вам самой нравится, что вы любите, что для вас хоть что-то значит.

— Нет!

— Но почему?

— Потому что я…

— Потому что вы не хотите расставаться даже с крохотной частичкой своего «я». Все вы, фрелки, такие!

— Вы правда не понимаете, что я не хочу вас покупать?

— Вам не на что меня купить.

— Вы ребенок, — говорит она. — Я люблю вас.

Подходим к воротам парка. Она останавливается. Мы стоим, довольно долго — ветер успевает налететь, пошевелить траву и снова утихнуть.

— Я, — она робко указывает, не вынимая рук из карманов плаща, — я живу вон там.

— Прекрасно, — отвечаю я, — идем.

Она рассказала, что как-то здесь взорвалась газовая магистраль и пламя бушевало до самой пристани, сжигая все на своем пути. Погасили всего за несколько минут, ни одно здание не рухнуло, но облицовка обгорела.

— Здесь живут художники и студенты, — продолжает она (мы как раз пересекаем булыжную мостовую). — Улица Юри-Паша, четырнадцать. На случай, если еще когда-нибудь окажетесь в Стамбуле.

Облупившаяся дверь, рядом сточная канава, полная отбросов.

— Люди творческих профессий часто бывают фрелками, — говорю я, изображая придурка.

— Среди других тоже хватает. — Она входит, придерживая для меня дверь. — Мы просто не очень-то это скрываем.

На площадке первого этажа — портрет Ататюрка. Ее квартира на втором этаже.