Никита Зайков - Проекция реальности

– Мы встретились случайно в октябре. Я не вру. Просто шли по одной улице и увидели друг друга. Она обрадовалась, мы готовили долго, а на следующий день Даша позвонила. Мне кажется, ей было одиноко… Ну, мы продолжили общение, и в начале декабря произошли кое-какие изменения, на которые я закрыла глаза. Какой кошмар! Сейчас понимаю, что скорее всего это прогрессировало. Помнишь, она подозрительно относилась к чужим, даже свекровь винила в неудачах, хотя бабуля ни в чём не виновата; при желании не смогла бы с Дашей ничего сделать, находясь в Нижнем Новгороде. Этот поиск недоброжелателей!.. В первых числах декабря она заговорила о своей матери, потом о дочери и тебе. До этого семья в разговорах не упоминалась. Сначала Даша сообщила мне, что вы якобы хотите её убить, пока она спит, затем попросила свозить в церковь. А я отказать не могу! Не знаю, что с ней, но в доме божьем она металась из стороны в сторону, ставила свечки, общалась со священниками, покупала амулеты, другие бесполезные побрякушки, а глаза… Глаза сверкали, словно звёзды чуждой планеты, носились по ликам святых на стенах. Вне церкви она превращалась в обычную спокойную Дашу, которую я знаю. Однако в соборах, знаешь, в неё вселяется безудержная энергия!

– А что случилось в последний раз? Ты же была с мамой, когда она поехала в Сергиев посад?

– Да, как обычно. Только в этот раз Даша купила святую воду и мази.

– Ничего необычного она не говорила? Странные люди встречались?

– Нет! Она молчала всю дорогу… А подходили мы лишь к батюшке Михаилу.

– Фамилию его не знаешь?

– Степанов вроде, но это не точно. Даша умоляла его снять грехи.

Ира морщит недовольно нос, вспоминая недавние события, которые ей не по душе.

– Если ты всё сказала, что знаешь, то спасибо. До встречи.

– Подожди. Напиши… На бумажке.

Она достаёт из сумки чек из магазина на двенадцать рублей и переворачивает его пустой стороной.

– Что? – спрашиваю я.

– Адрес больницы, пожалуйста.

– Ах, точно! Сейчас.

Из кармана я достаю ручку и записываю: «Психоневрологический центр имени З.П.Соловьёва.» Вдруг замечаю, что последние буквы получились неровными – руки дрожат. Я отдаю записку Ире и впервые с прошлой ночи по моей спине пробегает холод, который щиплет нервные окончания в коже и мышцах. В памяти встаёт образ яркого оранжевого месяца в небе. Какой был большой! Мелочи превращают прошлое в воспоминаниях в пазл из впечатлений и картин, в сказку, случившуюся по ощущениям так давно, что нельзя сказать точно: было это с тобой или нет. Светящийся крюк задевает облака и гонится за людьми. Хотя чепуха! Всего-навсего небесное тело.

Двери в московском метро всегда тяжёлые. Думаю, это сделано так, чтобы ветер не шатал их из стороны в сторону. Яркий свет, будто выходишь из пещеры в джунгли, кишащие страшными тварями. Толпа справа, слева, сзади, спереди. Единая масса потоками перемешивается и разом пропадает. Теперь я стою в стороне, где вряд ли кто-то захочет меня толкнуть. Я выплыл из реки и не интересен течению. В двадцати метрах большие жёлтые буквы «БЛ» на здании, куда спешат проголодавшиеся. Народ требует быстрой доставки жира и калорий. Если бы Ленин родился в моё время, то главный революционный тезис выглядел бы так: «Вся власть Советам, дешёвые бургеры». Вспоминаю, что разорились американские компании быстрого питания во время жуткого кризиса двадцать первого года, потом их заменили российские, как, например, «Быстро и Легко», «Вкус» и так далее. Оглядываюсь по сторонам. Через дорогу высовывается Шаболовская башня. Гигантский паук научился плести паутину из металла? Кокон заражён ржавчиной и скоро может лопнуть, потому что никому нет дела до одинокой и несуразной башни.

Прикрываю рукой экран на протезе от солнечных лучей – сегодня ясное небо – и определяю дальнейший маршрут. Нужно найти трамвай. Мимо меня проходит симпатичная девушка, от которой сложно отвести глаза. Еле заметно улыбается. Что если это она, та девушка с пляжа? У меня бред, мерещится всякое! Я хочу прийти в себя, поэтому прислоняю холодную бутылку воды, которую взял вместе с едой и другими вещами для мамы. Помогает. Солнечные лучи бьют прямо в лицо, спасают от взоров незнакомок, зажигающих во мне приятные воспоминания, которые парадоксально причиняют боль. Какая погода! Ни оболочка! Оставшиеся сто-двести метров передо мной один асфальт и ноги прохожих. Незаметно проходит время, появляется трамвай и увозит меня. Пейзаж меняется резко: от высоток футуристических форм до металлических гаражей и свалок. Я замечаю московские контрасты и кажется, что весь путь – это синусоида, постоянное колебание бедных и богатых районов, где иногда есть пограничные пункты, парки, в которых можно укрыться от бетонного сосуда города. В телевизоре, закреплённом на стенке трамвая, робот ведёт прогноз погоды, расхаживая из одной части карты, где ураган, до другой, которая выглядит более спокойней, потому что у берегов Крыма солнечно и небольшой дождь вечером должен принести прохладу. Сверху пролетело два дрона, модифицированных под рекламные машины. Доносится слабый звук. Через минуту становится отчётливее. Я различаю слова: «ГМО – это будущее планеты, синтетическое мясо и белок в насекомых спасут восемь с половиной миллиардов! Только сегодня в ресторанах России бургеры с кузнечиками.»

Непроизвольно появляется ироническая улыбка на лице. А ведь я помнил те времена, когда говядины и свинины хватало! Вегетарианцы скорее неизбежность, чем выбор.

Тук-тук, тук-тук, трр. Скрипят рельсы. Видимо, на повороте поломка, которую не хотят устранять или не успели. Трамвай наклоняется немного вбок, проходит под мостом и возвращается в прежнее положение. Аллилуйя! Мы живы, хотя сердце в пятках. Старинная усадьба с большим полем, на котором растёт сочно-зелёная трава, проносится мимо меня, забирая с собой узорчатые ограждения, статуи амуров и неработающий фонтан.

Трамвай останавливается, и я вижу металлические ворота на холме. Забираюсь наверх и подхожу к КПП, подозрительно смотря на охранника, который уткнулся в газету, и вот я внутри. По карте в протезе пытаюсь найти отделение. Вокруг столько искрящегося снега, целые горы белых камней, в чьи мощные трещины вцепились пушистые ели. Тающая жижа спускается на дорогу. В добавок ко всему одинокая церквушка, высота которой от силы четыре метра; она стоит посередине, скованная снежным покровом. И даже Иисуса не разглядеть из-за ледяной корки. Я обхожу её, затем красное здание и в конце концов начинается спуск – холм позади. На сером доме нужный номер, туда я иду. Из окна на первом этаже выглядывает опасливо полный мужчина в белом больничном халате; он отодвигает серебристые занавески и смотрит, как я захожу в здание. Мне он неприятен, но я выбрасываю опухшую физиономию мужчины из своей головы.