Александр Тюрин - Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры.

— Да.

— Я не имею в виду мимоида.

— Да. То есть нет… На присуждении премии «Кочегар свободы», он был на трибуне… Наверное, был. Я точно не знаю, при нынешней-то технике виртуализации… В любом случае, я тебя не сдам.

Я заглотил сразу две стопки от страха. Водка с благородным именем, столь отличающаяся от дристогонных средств, которые потребляем мы с товарищами, поплыла по жилам. А может и в самом деле не сдаст, тогда и душить ее не обязательно. За двумя стопками последовала по «закону магических чисел» и третья. От восхищения перед напитком и приема на голодный желудок я элементарно «поплыл». Поплыл и расслабился. И увидел в Нине не представительницу враждебного класса, которая может заложить меня в любой момент, а девушку. Собственно, девушку я в ней и до этого видел, но сейчас разглядел примерно такую, с какой я стал мужиком однажды в студеную зимнюю пору в женском общежитии Балтийского завода. Правда, пили мы тогда не водку, а бормотуху в больших количествах, отчего я собственно и не заметил момент «производства в мужчины».

Вот сидит Макарова-Нильсен напротив меня, слегка забуревшего и всерьез оглупевшего от присутствия отзывчивой девушки. Её юбчонка, играя преломлением и отражением лучей, превратилась из набора золотых чешуек в золотистый туман. И туман этот прилично задрался выше коленок. Коленки — ничего, кругленькие. И вырез на блузке показывает, что «яблочки» у Макаровой-Нильсен тоже ничего. А у меня женщины не было три года и три месяца. Вообще никакой. Даже пластмассовой. Еще и Мири своими «дынями» меня недавно завела. Я сейчас и на стокилограммовую повариху отреагировал бы. Такая волна между «инь» и «ян» идет, будто я снова семнадцатилетний гимназист. Если бы я был котом Томом из популярного мультсериала, то вокруг меня запорхали бы розовые сердечки, а из ушей повалил пар, как из чайника.

— Может, на брудершафт? — с похотливой интригой предложил я.

Нина неожиданно быстро очутилась у меня на коленях, придавив кое-что приятно упругой плотью и вызвав ответное напряжение соответствующих членов моего тела. Вообще-то стресс у интеллегенции часто становится причиной импотенции. Но Нина оказалась сильнее моего стресса.

От ее губ пахло слегка малиной, а язык у нее был раздвоенный — по моде готов. Зрачков я ее тоже сейчас не видел, сплошная дымка — похоже, что глазные яблоки у Макаровой-Нильсен покрыты мономолекулярным экраном. Но ничего, я и это стерплю. Тем более, что целоваться она умела. У меня на этот декадентский язычок даже позвоночник отозвался, по которому словно потекло вниз растопленное масло.

Свет померк, вернее, осталось лишь слабое излучение кошки и ковра. В этом полумраке лицо Нины стало значительнее, хотя и потеряло миловидность. И чего она не встроит геночип, чтобы личико было чуть покруглее, помягче. Денег-то у нее залейся. Или у готов свои каноны?

— А теперь я скажу, кто ты, — продолжила она опасную тему. — И не бойся подслушивания. Мои антиботы сгрызли все посторонние включения и четко стоят на страже моих рубежей… Если ты не какой-то дешевый фэн, подражающий VIP-персонам, то тогда ты подпольщик. А ты ведь не дешевый фэн, жало на отсечение даю. Ты наверняка задумал какую-то грандиозную кровопролитную операцию. Скорее всего, ты хочешь уничтожить этот лайнер. А может и весь ЭТОТ мир. И что самое смешное, я буду очень рада тебе помочь.

Черт, сейчас главное не обделаться от страха. Это будет заметно на белоснежном ковре даже в полумраке.

— Я никакой тебе не подпольщик. А из тебя помощник подпольщика, как из этой кошки саблезубый тигр…

— Ты думаешь, что я дубовая амрашка? Да, я сертифицирована, а значит меня… обрабатывали. Но на каждую психопрограмму найдется свой хак с винтом. Если заблокировать подзагрузку кодов, то амрашу настает конец, вернее он снова превращается в человека. Очень разозленного человека, который не прочь-то и мир сокрушить, или, по крайней мере прилично раскачать дискотеку.

Вот и встретились. Она — из этих, из золотой молодежи, той самой, что недавно крушила Россию, насилуя всех подряд речевками про «свободу и демократию». А теперь и за весь мир не прочь взяться.

— Весь ЭТОТ мир-то за что уничтожать, Нина? Ты по-моему от него имела только хорошее. Как сыр в масле катаешься.

— А вот за то. Ты скоро уйдешь на великие дела, а я останусь одна, кататься как сыр в масле. Если точнее, мне хочется биться головой о стенку, но стенка специально становится мягкой для моей головы.

— Но вокруг же все эти чудеса, живи и радуйся.

— Ты же сам говорил, что они — чужие. Любые чудеса надоедают до чертиков, когда не трогают. Эти сложные системы умны помимо меня. Они ублажают меня, как няньки ублажают дебила, чтобы не злился. Я для них кусок нехитрой плоти. И я действительно являюсь куском нехитрой плоти в сладком соусе. Однако этот нехитрый кусок все же чувствует, что его чего-то лишили под разговоры о свободе. Да ему предписано ублажаться тысячью и одним способом, но все это происходит на одной плоскости. У куска отобрали глубины и высоты, можно сказать, лишили царствия небесного, — глаза Нины стали рассредоточенными, словно устали от пестрого потока чудес, производимых щедрой техносферой. — Ну, как, способная я ученица? Ты помог мне сформулировать.

— Ты и без меня бы справилась. — Да уж эту девушку не надо учить разочарованию, она сама, кого хочешь, научит. И ее разочарование даже покруче моего, потому что происходит не от дефицита благ, а от их изобилия. — Так… когда мне уходить на великие дела?

— Не сейчас. Давай еще по одной. Только вот мой бокал куда-то закатился. Подожди, я принесу другой… Если ты взялся играть Грамматикова, то учти, что он — пустой, как все наши супермены бизнеса, машины по отсасыванию денег. Но я хочу знать, кто ты?

— Ты же сама сказала, что я — боевик, старичок боевичок. Но если быть точным, я — нормальный человек. У меня были папа с мамой, место рождения, место учебы. У меня бабушка, между прочим, баронесса была. И мне плевать на этого мистера Грамматиков. Мне плевать на то, что он украл мою биографию и мою программу по переводу с русского на латынь. Моей-то души он не украл… если она, конечно, есть.

— Вообще не мешало бы с ним разобраться, — сказала Нина со святой простотой героини вестерна, из чего сразу становится ясно, что «мы его сделаем».

— Забудь. Его, подлеца, охраняет дивизия ирокезов в полной боевой раскраске.

— Я… я никогда бы с ним не стала… честное слово.

Я вижу в полумраке, как она приподнимается… и стягивает кофточку. Под ней ничего лишнего. Против такой «помощи» я естественно не возражаю.

Выдающие африканские выпуклости Мириам как-то сминали меня, делали маленьким и слабеньким, превращали из самца в щенка, смущенно виляющего хвостиком. Они не внушали мне никакой уверенности в том, что смогу дать достойный мужской ответ. А Нина, разоблачившись, стала похожа на тех отзывчивых девчат из заводского общежития, которые помогают нам по быстрому превратиться в мужиков. Когда такая девчонка появляется перед тобой и простым житейским движением избавляется от кофтюли, ты думаешь: «Как же я жил без нее». Правда, минут десять спустя ты начинаешь рассказывать ей, что у тебя много дел и вообще пора… Но, в отличие от фабричных девчат, на левой груди Нины видна сеточка фотонических татуировок — тоже готская. Можно, пожалуй, представить, как Макарова-Нильсен выглядит на готских тусовках, где молодежь без зрачков занимается чем нибудь вроде пожирания живых змей и пауков под завывания кибердухов из группы «Ма Размус». Чувствую, что смотрится это кошмарно, хоть «змеи» и «пауки» — это лишь биомехи, протеиновые, вполне съедобные, ни капельки не ядовитые…