Сергей Магомет - Великий полдень. Роман

Дальнейшие мои размышления были прерваны, иначе, я бы додумался еще и не до того.

– Серж, ты идешь на лыжах? – послышался бодрый и свежий голосок Майи. – Снег прекрасный.

Я так и подскочил с плетеного кресла-качалки. Майя и Альга появились под ручки в дверях оранжереи, в облегающих лыжных костюмах и пестрых кепочках. Солнце и Луна. Чтобы попасть во флигель, где хранился лыжный инвентарь, нужно было пройти через оранжерею.

– А кто идет? – пробормотал я.

– Разве тебе еще кто-то нужен? – дружно рассмеялись девушки.

– Мы все идем, – сказала появившаяся следом за ними Мама.

– Пожалуйста, побыстрее переодевайся, – добавила шедшая за Мамой Наташа.

– Иду, – сказал я.

– Я бы тоже пошел, – сказал оказавшийся тут же дядя Володя, – но ребятишки что-то забастовали, хотят остаться дома. Присмотрю за ними.

– Да уж, Володенька, – сказала Мама, – присмотри.

Возвращаясь в нашу комнату, я столкнулся в коридоре с Александром.

– Неженка, – обхватив его за плечи, сказал я, – давай-ка с нами на лыжах!

– Нет, папочка, – серьезно ответил мальчик, – у нас дела. Я только зашел за Братцем Кроликом. Мы останемся дома.

– Ну и зря. На улице потеплело, и, говорят, снег прекрасный.

– У нас дела, папочка, – повторил он.

Дела так дела, я спорить не стал, быстро натянул лыжный костюм и побежал догонять компанию, но наткнулся на Папу, который придирчиво осматривал свои ботинки, лыжи и крепления.

– Кстати, – промолвил он, – зайди после обеда ко мне. Есть разговор.

– Какой разговор?

– Об этом после обеда.

– Ну хорошо, – кивнул я.

Мы отправились на горку.

Папа всегда дружил со спортом. У себя в Деревне он первым делом заложил крытый теннисный корт, атлетический зал с сауной и бассейн. Потом вблизи Москва-реки разбили площадку для городков, а также насыпали крутой холм с изощренной трассой для горных лыж и построили удобный подъемник. Вкупе с хорошо организованной рыбалкой и охотой это входило в добротный джентльменский набор развлечений – летних и зимних. Мама от него не отставала: прекрасно стояла на лыжах, метко стреляла и умело управлялась с удочкой, а в чем-то даже опережала Папу, например, по собственному почину занялась верховой ездой, гольфом и дельтапланеризмом. Старалась приобщить детей и нас с Наташей.

Под горкой чинно прогуливались наши старички. Тут же стоял стол с кипящим самоваром. Мы с Папой улыбнулись, глядя, как вдовый дедушка Филипп вливает в горячий чай ямайский ром и бойко ухаживает за старушками.

– Может, попробуешь на лыжах, батя? – предложил Папа родителю.

– И попробую, – запетушился старичок. – Думаешь, Папа, ты один у нас такой крутой?

Я вспрыгнул на подножку проплывающего мимо подъемника и поехал вверх. Мимо по склону пронеслись на лыжах Майя и Альга, а за ними «медсестра» и даже горбатый доктор с трубкой в зубах. Наташа уже была внизу у самой реки и сигналила мне поднятыми скрещенными палками. Как жаль, что дети остались дома!

Пока я поднимался на гору, мне пришло в голову, что если Майя вдруг заведет со мной разговор о записке или, того больше, начнет подтрунивать надо мной в присутствии Альги я легко смогу обернуть все в шутку. Разве такая прекрасная девушка не достойна всяческой любви? Достойна. Вот, значит, желая поинтриговать, я и констатировал эту очевидность на правах старинного знакомого, который ее еще ребенком на руках носил и т.д. и т.п. Однако, все, в том числе Майя, были увлечены лишь спусками и подъемами. Лишь Папа, как обычно, то и дело отъезжал в сторонку, брал из рук прохлаждавшегося под елкой человека мобильный телефон и вел свои всегдашние переговоры. Старички, естественно, наблюдали. Я поглядывал в сторону девушек, но те обращали на меня внимание лишь тогда, когда мне случалось кубарем катится вниз, да и то не всегда. Примерно через час я изрядно вывалялся в снегу, устал и уже посматривал на стол с закусками. Внизу, под горой, Майя оказалась рядом. Она легко вспрыгнула на сидение подъемника, а я, забыв про усталость, машинально скакнул на следующее.

Мы медленно потащились вверх, болтая ногами с лыжи, и, улыбаясь, смотрели друг другу в глаза. Взгляд ее показался мне таким спокойным, приветливым и естественным, полным хрустальной голубизны, что случай с запиской стал казаться вообще не существовавшим. Жаль, что я порвал записку. Можно было бы снова подсунуть ее. Например, вложить в рукавицу. Это было бы забавно – своеобразная игра‑диалог.

Но когда мы вдвоем оказались на вершине холма, играть во что бы то ни было мне расхотелось. Мы уже не смотрели друг другу в глаза. Мы молчали. И улыбка на ее губах едва-едва виднелась. Я чувствовал, что между нами что-то происходит. Возможно, это только мне так казалось. Но девушка почему-то медлила съезжать с горы.

– Теперь у тебя в Москве собственные апартаменты, – сказал я, лишь бы не молчать.

Она пожала плечами. Потом сняла кепочку и, встряхнув белокурыми волосами, снова надела.

– Можно зайти к тебе в гости? – спросил я.

– Конечно, – почти с удивлением ответила она.

– Прямо завтра?

– Да, – выдохнула она и, оттолкнувшись палками, полетела вниз.

– Как самочувствие? – поинтересовался у меня доктор. Он выгрузился на вершину холма с подругой «медсестрой», которая тут же полетела следом за Майей.

– Кажется, пора сушить лыжи, – сказал я, взяв понюшку табаку. – Разве за ними угонишься.

– А ну попробуем! – предложил доктор, выпуская из трубки пышные клубы табачного дыма, и задористо подтолкнул меня плечом.

Хороший мужик наш доктор, подумалось мне, и мы вместе погнались за девушками.

Девушек мы не догнали, но зато подрулили к столу, где как раз появился свежий самовар и блюдо с горячими булками.

Доктор взял меня за руку.

– Прекрасный пульс, – сказал он. – Как насчет чая с ромом?

– Поменьше чая, побольше рома! – улыбнулся я.

Доктор тоже улыбнулся.

Тут я вспомнил, что жена говорила о моем обыкновении к месту и не к месту улыбаться, и решил следить за собой, чтобы улыбаться не так часто, дабы, чего доброго, и в самом деле не производить на людей соответствующего впечатления.

Мы воткнули в снег лыжи и палки и взяли чашки с чаем. Прихлебывая, мы смотрели на Папу, который в очередной раз вел переговоры по своему мобильному телефону.

– По-моему, наш Папа становится немного мизантропом, – ни с того, ни с сего сказал доктор. – Как-то неадекватно себя ведет.

– Значит, и ты заметил, доктор? – покачал я головой.

– Как же тут не заметить. Портится у него характеришка, портится.

– Специфика работы. Ничего не поделаешь.

– Почему же не поделаешь? – оживился доктор. – Во всякой области есть свои специалисты.

И к чему он это сказал, удивился я про себя. Что за странная фраза? Мне сделалось как-то неловко, и, не зная, что сказать, я стал смущенно отламывать от булочки кусочки и кидать их в рот.