Сергей Магомет - ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение

© Сергей Магомет, 2019

ISBN 978-5-0050-5980-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В возрасте одного года будущий блестящий элитный офицер Алексей Орлов был извлечен из—под воды посреди великой русской реки. А до того, вероятно, имел совершенно другие фамилию и имя, так никогда и не открытые.

Ослепительно ясной ночью в борт праздничному белому пароходу ударила ведомая пьяным рулевым тяжелая баржа, груженная отходами со скотобоен. Переломленный пополам, пароход пошел ко дну меньше, чем за десять минут. Раскаленные цветные лампочки иллюминации, гирляндами украшавшие палубу, эффектно лопались, едва касаясь черной воды.

Баржа, которая также получила пробоину, стала зарываться носом в воду, и груды желто—сизых хребтов, берцовых костей, рябоватых лопаток, копыт и сухожилий погрузились в волны и рассеялись по реке.

Народу утопло множество. Несколько матросов – в том числе и пьяный рулевой с баржи – долго ныряли среди жестких и скользких коровьих мощей к скрывшемуся в водах пароходу, вытягивая на ощупь все, что еще двигалось.

В частности, удалось спасти и неизвестного младенца.

Власти, всячески замалчивавшие подобные чрезвычайные происшествия, особого усердия в розысках родных и близких младенца не проявили, а желающих его усыновить не нашлось по причине того, что своим личиком он как будто бы походил на «дауна». По этой же причине его, не долго думая, определили в воспитательный дом для детей—сирот с замедленным психическим развитием, где директрисой была очень толстая и добрая женщина, которая называла сирот в честь любимых артистов. Таким образом малютка и был записан Алексеем Орловым.

Убого нищий, однако вполне идиллический воспитательный дом находился на окраине глухого провинциального городка, жители которого вели непритязательный и как бы патриархальный образ жизни, довольствуясь одним православным храмом, одной баней, одним рынком, одним универмагом и одним райкомом партии. Впрочем, нет: райкома там, кажется, вообще не было. А может быть, храма или бани?.. В общем, чего—то там точно не было… Своры запаршивевших бродячих собачонок кружили в яблоневых садах около заброшенной пожарной каланчи. На ветвях деревьев курлыкали, перекликаясь, дикие голуби, а высоко в небе парило несколько ястребов.

Подрастая в обществе слабоумных ребятишек, Алексей Орлов долго не знал того, что он отнюдь не «даун» и даже не умственно отсталый – какие бы внешние, якобы патологические признаки не находили в чертах его лица. Впрочем, с течением времени, надо полагать, он совершенно уподобился бы прочим воспитанникам интерната, не открой он вдруг для себя одну вещь. Скорее подсознательно, чем явно, в его душе отпечаталось то, что ценой всемерных и постоянных усилий ему, может быть, дан будет шанс преодолеть некую роковую предопределенность, которая все отчетливее проступала на его еще младенческом челе, словно страшные огненные знаки. Это стало не только наиважнейшим убеждением, но и практическим руководством к действию.

Самое страстное стремление достичь, вопреки всему, высшей человеческой полноценности укоренилось в нем в тот самый момент, как счастливое обстоятельство позволило на короткий миг вырваться из страшной животной стихии, которая медленно засасывала его и грозила поглотить совсем. Именно такой трясиной было отупляющее прозябание в воспитательном учреждении для слабоумных, где—то в огромных дистанциях русской глубинки.

Однажды интернат посетила с инспекцией какая—то расширенная комиссия. Инспектировать, в общем—то, было нечего. Допускать над сиротами жестокость, воровство и другие злоупотребления никому тогда и в голову не приходило, – особенно в провинции. Поэтому, отобедав в сиротской столовой, инспектирующие устроились отдохнуть под яблонями, сочувственно поглядывая на умственно отсталых ребятишек, которые маячили тут же – тихие и задумчивые, как цветы.

Лежал под яблоней и один инструктор из райкома, человек душевный и простой. Томясь окружающим его ущербным детским обществом, он усадил около себя толстую директрису и, расположив на большой, сильной ладони коробочку с карманными шахматами, склонял директрису к этому древнеиндийскому развлечению, объясняя, какие фигуры и в каких направлениях способны функционировать и проявлять себя в опытных руках. Ласково пригревало красное солнышко. Директриса лишь непонимающе улыбалась и осторожно отодвигала от него свои телеса, как бы не поощряя его дальнейших объяснений. В отсутствии партнера инструктор заскучал до такой степени, что уже собрался убрать свое древнеиндийское развлечение подальше, как вдруг один из мальчиков робко попросил научить его, воспитанника сиротского учреждения, заверив, что уже успел запомнить через плечо все изложенное ранее.

– Ну что ж, – удивился инструктор, – давай, брат!.. – И принялся растолковывать мальчику правила игры, которая почему—то была некогда особенно любима профессиональными революционерами, как большевиками, так и прочими эсерами.

Его удивление возросло беспредельно, когда выяснилось, что мальчик не только усвоил, как ходит каждая фигура, но даже оказался способен ориентироваться в шахматной стратегии и тактике.

– Да как же ты, брат, эдакий умница, – вдруг спохватился и ужаснулся инструктор, – в эдакой богадельне маринуешься?!.. Да тебе, брат, ведь учиться надо! Учиться, учиться и учиться, ты, брат, это твердо себе запомни. И не позволяй судьбе себя гнуть. Человек, брат, должен властвовать над обстоятельствами… Ты дерзай, а уж я за тебя обязательно похлопочу, – горячо пообещал он и, растроганный, даже подарил просиявшему мальчику шахматы. – Не такая, брат, у нас страна, чтобы не помочь ребенку человеком стать!..

Душевный инструктор действительно изрядно похлопотал где следует, и Алексея Орлова перевели из воспитательного учреждения для слабоумных в специальный интернат – для особо одаренных детей. Даже и некоторое время спустя инструктор интересовался существованием мальчика и присылал подарки, пока не спился совершенно и не затерялся в неизвестности.

C этого момента Алексей Орлов обнаружил недюжинную волю к самосовершенствованию, постоянно работал над собой и всячески развивал свои положительные задатки. Причем не только в смысле физическом и интеллектуальном, но в смысле, так сказать, нравственном.

Последнее он культивировал в себе особенно ревностно, и это потребовало от него мужества исключительного и героического, коим обладал далеко не каждый взрослый.