Сергей Магомет - ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение

Если и существуют какие—то высшие стандарты человеческого благополучия, то им, без сомнения, совершенно соответствуют первые годы семейной жизни Алексея Орлова и его молодой подруги.

Эти так внезапно соединившиеся мужчина и женщина были действительно готовы друг на друга молиться. Особенно преизбыточное излияние любовного меда казалось поразительным для Алексея Орлова, – еще недавно отличавшегося монашеской холодностью и сдержанностью и которого невозможно было даже заподозрить в такой безоглядной привязчивости к кому—либо и в таких неисчерпаемых запасах душевной и плотской нежности и преданности. Если бы кто—то посторонний услышал, какими своеобразными ласково—интимными прозвищами он наделял супругу, то, пожалуй, не поверил своим ушам, – да и как поверить, что с уст этого твердокаменного воина, олицетворявшего мужественность, могут слетать умильное сюсюканье и приторно—сладкая любовная чепуха. Впрочем, о подобных сердечных «слабостях» никому и не было известно, – за исключением тех, кому было положено об этом знать по долгу службы.

Что же касается молодой жены Алексея Орлова, то она, несмотря на субтильное сложение, оказалась вполне в силах удовлетворить пыл супруга, с энтузиазмом и без остатка поглощая все расточаемые им нежности. Со своей же стороны, она с любовью, но в то же время с какой—то странной снисходительностью, всякий раз заставляла его содрогаться в своих объятиях и своим абсолютным пониманием самого нерва плотских утех неукоснительно доводила до исступления и детского лепета.

К чести сказать, она без надрыва перенесла мгновенную перемену в образе жизни, ознаменовавшую счастливое вхождение в привилегированный слой общества. Она совершенно спокойно избегла двух крайностей: с ней не случилось весьма частого в таких ситуациях пошлого помешательства на «аристократизме», а также не привился чахоточный «кухаркин комплекс», довлеющий вечным ощущением своей неполноценности, забитости и униженности.

Сохранив светлое провинциальное простодушие и живую любознательность, она была всегда весела, энергична и общительна. Со здоровой увлеченностью и постепенно вырабатывавшимся вкусом она пользовалась всеми представившимися возможностями познать радость жизни. Благодаря своей искренности и легкому нраву, она приобрела множество подруг, – причем, не только в замкнутом кругу «высшего света» (то есть офицерских жен и дочерей), но также среди так называемого обслуживающего персонала. Даже прежние ее подруги по интернату иногда объявлялись у нее и бывали всячески обласканы, – но, смущенные и потрясенные «атмосферой» и новым ее «положением», недолго погостив, бесследно исчезали.

Государственные интересы требовали длительного, иногда по несколько месяцев пребывания Алексея Орлова в составе ограниченного контингента войск то в Германии, то в Чехословакии, то в Польше. Жене не возбранялось сопровождать его, – так что жизнь в Столице великолепно разнообразилась выездами в Европу. Причем, на условиях самых льготных и свободных, – а не обычных – гарнизонно—регламентированных. Они просто обосновывались под «крышей» какого—нибудь торгового представительства – в собственном доме где—нибудь в престижном пригороде, в качестве обычных гражданских лиц и с правом беспрепятственного передвижения по стране. Находясь за границей, супруга Алексея Орлова всегда прекрасно и умно справлялась с той ролью, какую на нее накладывали требования способствовать мужу в создании определенного штатского камуфляжа (и в этом смысле приходилось следовать некоторым ограничениям, – менять круг общения и даже стиль жизнь, – когда требовалось затушевать их принадлежность к военному ведомству), – хотя, положа руку на сердце, она ни за что не променяла бы полюбившуюся ей блестящую армейскую среду пусть даже на самую откормленную и влиятельную торгово—коммерческую тусовку… Впрочем, она вполне наслаждалась и, конечно, пользовалась и выездами за рубеж, один за другим пакуя и отсылая домой посредством военно—транспортной авиации контейнеры с иностранным добром, – по—женски обстоятельно запасаясь всем необходимым до последней мелочи, – включая детские соски и подгузники.

Упомянутым же «мелочам» счастливая пора пришла безотлагательно. Жена родила Алексею Орлову красивенького, светленького и нежного мальчика. Этот трепетный вьюночек подрастал тихо и незаметно, давая о себя знать только своей застенчивой манерой ласкаться. Казалось, они просто завели у себя дома ручного зверька.

Между тем напряжение и ответственность службы, исполняемой Алексеем Орловым, увеличивались не по дням, а по часам. Огромное государство никогда не имело особенно легких времен, а тогда – и подавно. Внешние и внутренние катаклизмы, словно приступы эпилепсии, грозили разорвать страну, задушить конвульсиями, и специальные структуры были призваны железным армейским кулаком и ледяной расчетливостью интеллекта если не прервать болезнь, то, по крайней мере, заставить больную страну очувствоваться. Постепенно Алексей Орлов сделался непосредственным исполнителем, а затем и практическим координатором каждого наиболее значительного мероприятия. Он один выносил такую нагрузку, какая, может быть, обычно распределялась на целый отряд закаленных авиадиспетчеров. При этом ему приходилось лично садиться за штурвал вертолета, истребителя, двигать рычагами танка и бэтээра, а затем спускаться в глубокий бункер и колдовать над ракетным пультом. Он проводил сложнейшие, суперзатратные операции то в Афганистане, то в Югославии, то в приграничных регионах державы, то в самом ее сердце, – в совершенстве постигнув организацию партизанских движений, тактику диверсионных групп, кинжальные броски регулярных спецчастей, режиссуру устрашающих спектаклей и демонстраций военной мощи, региональных и широкомасштабных гражданских волнений, путчей и государственных переворотов. Из года в год прибывали звезды на его погонах и высокие правительственные награды, каждая из которых была не пустым знаком формальной выслуги лет или какого—нибудь дворцового юбилея, – за каждой стояло успешное решение конкретной боевой задачи, а значит, и потоки огня, вихри пепла и, может быть, многая кровь.

В момент проведения той или иной операции в его распоряжении сосредотачивались чрезвычайные полномочия и власть, которые все чаще передоверялись именно ему – ему, который был способен оправдать любое доверие и являлся воплощением государственной воли. А он лишь спокойно и осознанно оттачивал свой профессионализм, как будто еще с тех давних детских времен доказывая и себе и другим, что способен сделаться самым нужным и полезным членом общества и вообще всячески полноценным человеком, – вопреки присутствующим у него, как кому—то могло показаться, антиобщественным задаткам и наклонностям.