Джордж Эффинджер - Огонь на солнце

Еще Одран узнал, что Яварски наняла Умм Саад, а Абу Адиль принял американского киллера под свою защиту, Умм Саад привезла Яварски в город и передала ему приказ шейха Реда убить несколько человек из списка в «Деле Феникса». Таким образом, Умм Саад была отчасти виновна в смерти этих людей, а также в поджоге и в попытке отравления Фридлендер Бея.

Одрана затошнило, жуткое ощущение надвигавшегося безумия переполнило его. Он поднял руку и выдернул модди.

Я впервые попробовал модди, записанный с живого человека. Это было отвратительно, словно я прикоснулся к чему-то личному и грязному, только с той разницей, что с тела грязь можно смыть, сознание же — материя более уязвимая. И я поклялся, что с сегодняшнего дня буду пользоваться только литературными и вымышленными характерами.

Абу Адиль оказался более ненормальным, чем я предполагал. Кроме того, я кое-что выяснил, и мои подозрения подтвердились. К своему удивлению, я обнаружил, что мотивы Умм Саад мне вполне понятны. Будь я в этом списке, я бы пошел на все, лишь бы меня оттуда вычеркнули.

Хотелось предварительно поговорить с Кмузу, но он еще не вернулся из церкви. Тогда я решил навестить мать. Может, она расскажет мне еще что-нибудь напоследок.

Я пересек двор и вошел в левое крыло. Постучав в дверь, услышал:

— Иду! — Звякнул стакан, выдвинулся и вновь задвинулся ящик стола. — Иду!

Она открыла дверь, и сразу повеяло запахом Ирландского виски. В доме Папочки она была чрезвычайно осмотрительна, однако наверняка пила и принимала наркотики в тех же количествах, что и раньше. Просто она очень следила за собой и не появлялась в нетрезвом виде. — Мир тебе, о мать моя, — сказал я.

— И тебе того же, — ответила она, покачиваясь и прислоняясь к дверному косяку. — Решил навестить меня, о шейх?

— Да, мне надо поговорить с тобой. — Я подождал, пока она открыла дверь пошире, чтобы впустить меня. Войдя, я сел на кушетку, она разместилась напротив в уютном кресле.

— Извини, — сказала Эйнджел Монро, — мне нечем тебя угостить.

— Ничего страшного.

Выглядела она неплохо. Отказавшись от экзотических одеяний и диковинного макияжа, она сейчас больше походила на ту мать, чей образ я хранил в памяти. Волосы ее были гладко причесаны, одежда — в строгом стиле. Она скромно сидела в кресле, сложив руки на коленях. Я вспомнил слова Кмузу о том, что свою мать я судил строже, чем себя, но я простил ей все. Ведь она не причинила никому зла.

— Мама, — сказал я, — ты говорила, что, вернувшись в город, сделала ошибку, вновь поверив Абу Адилю. Я знаю — тебя сюда привез мой друг Саид.

— Тебе известно об этом? — забеспокоилась она.

— Я знаю и о «Деле Феникса». Почему ты согласилась шпионить за Фридлендер Беем?

Выражение ее лица удивило меня.

— А если бы тебе за это предложили вычеркнуть твою фамилию из этого проклятого списка, ты бы не шпионил? Кроме того, я не рассказала Абу Адилю ничего такого, что он мог бы использовать против Папочки. Я никому не причиняла вреда.

Именно это я и надеялся услышать. Абу Адиль использовал Умм Саад в тех же целях, что и мою мать. Только Умм Саад пыталась убить всех в доме, а моя мать стала искать у Фридлендер Бея защиты.

Я сделал вид, что не придаю ее признанию особого значения.

— Еще ты говорила, что хотела бы заниматься чем-нибудь полезным. Ты по-прежнему этого хочешь?

— Разумеется! — ответила она, недоверчиво глядя на меня, словно я уготовил ей ужасную участь замаливания грехов.

— Мне удалось накопить некоторую сумму, начал я, — и я решил поручить Кмузу разработать проект благотворительной кухни в Будайене. Я подумал, не захочешь ли ты помочь нам…

— Конечно же. — Она нахмурилась. С тем же энтузиазмом она отреагировала бы на предложение отрезать себе язык.

— Какие-нибудь проблемы? — спросил я.

И тут был поражен, увидев на ее глазах слезы.

— Знаешь, я не думала, что опущусь до такого. Я ведь еще достаточно привлекательна как женщина, как ты считаешь? Твой отец находил меня красивой, он все время твердил мне об этом. Я считаю, что, если бы у меня было что надеть — не это тряпье, которое я привезла из Алжира, — я могла бы еще кому-нибудь вскружить голову. Я же не должна оставаться до конца жизни одинокой, правда?

Мне не хотелось обсуждать с ней вопросы ее личной жизни.

— Ты еще вполне привлекательная женщина, мама.

— Вот возьму, — снова улыбнулась она, — и куплю себе мини-юбку и сапоги. Не смотри на меня так, я имею в виду очень изящную мини-юбку. Пятьдесят семь лет для нынешних времен не так уж много. Посмотри на Папочку.

Да уж, подумал я. Папочка сейчас лежал пластом на больничной койке, не в состоянии натянуть на себя одеяло.

— Сказать, чего я хочу еще? — мечтательно спросила она.

Я боялся и спрашивать.

— Да, а что?

— На рынке я видела портрет Умм Халтум, выполненный из сотен шляпок от гвоздей. Художник вбил их в большую доску и окрасил шляпки в разные цвета. Если подойти близко, ничего не разберешь, но отойдешь подальше и увидишь грандиозный портрет этой леди.

— Да, верно… — Я только что видел его на стене над изысканной и дорогой мебелью Фридлендер Бея.

— У меня тоже есть кое-какие денежки, — с таинственным видом произнесла она. Видимо, заметив мой удивленный взгляд, она добавила: — У меня есть свои секреты. Я много пожила, много повидала в жизни. Обзавелась и друзьями, и собственными капиталами. И не думай, что ты можешь распоряжаться моей жизнью только потому, что приютил меня. Захочу — и в любой момент соберусь и уеду.

— Мама, — заговорил я, — я вовсе не собираюсь помыкать тобою. Я просто подумал, что, может, ты не прочь заняться благотворительностью в Будайене. Вспомни, какими нищими были мы в прежние времена.

Она почти не слушала меня.

— Мы были бедными, Марид, — продолжала она, предаваясь весьма приукрашенным воспоминаниям о тех далеких временах, — но это были счастливые времена. — Она снова взглянула на меня, ее лицо стало грустным. — А теперь посмотри, какой я стала.

— Ну, мне пора, — сказал я, поднимаясь и направляясь к дверям. — Пусть тебе всегда сопутствует бодрость духа, мама.

— Ступай с миром, — напутствовала она, провожая меня до дверей. — И помни о том, что я сказала тебе.

Я не совсем понял, что она имела в виду. Даже в наши лучшие времена разговоры с матерью мало что мне давали. Они напоминали продвижение изощренным способом: шаг вперед и два назад. Но, по крайней мере, я был рад, что она отказалась от мысли вернуться в Алжир и заняться своей прежней работой. Видимо, я правильно ее понял. Насчет же ее желания вскружить кому-нибудь голову, я решил, что это скорее относится к сердечному влечению, а не к коммерческим планам. Обо всем этом я размышлял по дороге в свои апартаменты в левом крыле.