Евгения Белякова - Трава на бетоне

Я скажу — спасибо, — раздельно ответил Арин. — Спасибо, сука.

Мы его живым не довезем.

Да, жестко с ним… А второй?

Мертв. С дыркой в голове еще никто не жил. Черт, как нам дотащить этого парня, чтобы он не сдох по дороге?

Довезем. Стимуляторы есть. А медики КетоМира вытянут его за день — если он так нужен, на это бросят все силы. Сам знаешь, в КетоМире врачи не для простых смертных.

Да, но такое даже им не исправить.

А какая ему разница? Посмотри на датчик. Скажет все, что нужно и можно усыплять.

Питомец же.

Ладно, ребята, поднимайте его, времени мало.

Скай отшвырнул куртку, закрыл за собой дверь:

Я смог договориться.

Это хорошо, — ответил Тори, не отрывая глаз от монитора. — Значит, Арин будет жить.

Через его плечо Скай увидел на экране легкие дымчатые сиреневые разводы, подкрашенные золотисто-малиновыми лепестками, светлый, жемчужно-нежный рисунок.

Но через секунду Тори, щелкнув по панели выбора цветов, залил его густой чернильной тьмой.

Так со всеми нами, — пояснил Тори. — Со мной. Интересно, как меня убьют. Я пробовал нарисовать свою смерть, но не получается, слишком много вариантов. Я дохожу до боли, а потом уже ничего не могу нарисовать. Смотри.

По новому белому листу брызнули алые пятна, узкие черные штрихи разбили их на капельки, на фоне загорелись серые, плачущие буквы.

Боль, — тихо сказал Тори.

Новый лист. Лимонный морозный узор, припорошенный легкой капелью прозрачных, радужных шаров.

Надежда.

У тебя еще остается надежда? — задумчиво спросил Скай, глядя на рисунок.

Нет. Она мне уже не нужна, я сделал все, что мог. Ты видел одиночество?

Не дожидаясь ответа, Тори сменил цвет фона на мониторе, щелкнул мышкой, отвел руку, и среди серых разводов вдруг появилось безглазое, мертвое лицо с толстыми вывернутыми губами.

Ждет.

Клик и в узком лбу появилась рваная дыра, за которой наметились густые извилины мозга.

Одиночество, — повторил Тори.

Скай вдруг снова ощутил то самое неприятное чувство, которое появилось впервые еще тогда, когда он увидел Тори впервые — тоненького белокожего мальчика с глазами цвета погибших цветов.

Найти его в Мертвом Метро оказалось делом несложным, учитывая, что Арин дал основной ориентир, упомянув залу Братства Воды. Пробраться к опорному пункту, где в одиночестве проводил дни и ночи Тори, тоже было несложным. Гротескные тени и изуродованные химическими отходами люди — сплетения беспомощных калек, — Скаю помешать не могли. Держа пистолет наготове, он прошел сквозь залы и коридор, почему-то представляя себе, что идет след в след по пути Арина, который спускался сюда не раз.

Кодовый замок на двери пришлось взламывать, вскрыв его, Скай ожидал увидеть кого угодно и что угодно, но никак не красивого хрупкого мальчика. И он не ожидал, что придется посмотреть в такие глаза — желто-фиолетовые, внимательные, полудетские.

Ты тоже хочешь жить? — спросил тогда Тори.

Скай опустил пистолет, прислонился к холодной стене. Тогда он впервые ощутил это. Неприятный холодок страха, страха перед чем-то чуждым, неведанным. Перед тем, что смотрело на него из глубин мягких зрачков. Перед тем, что он, этот мальчик, имел власти больше, чем все люди мира вместе взятые, мог все и ничего не мог. Он не мог ничего, погребенный под толщей породы, выбравшийся из ада, потерявший разум, знающий только одно — как выглядит одиночество.

Сейчас вновь всплыли отголоски испытанного тогда страха.

Тори, словно почувствовав это, закрыл программу, и монитор привычно засветился уютным синим светом.

Скай, — тихо сказал он. — Выполни одну мою просьбу.

До следующего утра, до указанного заказчиком часа еще оставалось время, поэтому Скай, выслушав его, кивнул. Можно. Это можно сделать. Сумасшедшая прихоть сумасшедшего мальчишки, обреченного на смерть.

В машине Тори прислонился лбом к окну и сжался в комок, его губы припухли, растрескались, густые болезненные тени легли у уголков потускневших глаз, от теплого, еле различимого дыхания на стекло ложилась прозрачная дымка.

Скай старался не смотреть на него, внимательно следя за дорогой.

Тяжело. Я никогда не поддавался противоречивым чувствам, я всегда знал, что делаю и чем мне придется за это расплатиться. Как же они похожи. Питомцы. Яркий, дерзкий Арин, резкие движения, зажившие шрамы на гладкой коже. Беззащитный, белокожий Тори, открытая рана, горячий пульс рваных тканей под металлическими клепками. Разные? Нет, одно и то же. Одно и то же — жертвы самих себя, сломанные игрушки, пиратская версия жизни, списанная с лицензионных дисков, демо-версия.

Поиграй в него. Научить? Затяни на нем ошейник, вот так, правильно… Выбирай режим. Не бойся, им легко пользоваться, стоит только начать. Попробуй. Вот так.

Выбираем — "любовь". Видишь, любит. Ладно, разбирайся, потом вернешь. Но учти, если что-то пойдет не так — можешь просто выкинуть диск, это демо-версия, всякое может случиться. Просто выброси его.

Скай, не глядя, взял с приборной доски зажигалку, закурил.

Впереди уже наметились туманные вышки аэродромов, укрытых тяжелым сырым туманом.

Тори, эксперимент, который над тобой провели — он оказался удачным?

Тори долго молчал, потом ответил вполголоса:

Нет. Ни один из этих экспериментов удачным не был, и я не исключение. Поэтому, то, о чем ты сейчас подумал — бессмысленно.

Скай остановил машину, открыл дверцу, вышел наружу. Ветер выл над бетонным крошевом взлетно-посадочных полос, вдали тускло горел единственный уцелевший маяк, кладя жирные желтые пятна на сизую мглу.

Тори стал рядом с ним:

Свобода.

Свобода. Грязная пустота проклятой ночи — свобода.

Визг проржавленных балок, гулкое эхо, хруст разбитого стекла. Тори вдруг взялся теплой ладонью за руку Ская, медленно, держась крепко, опустился на колени.

Ветер взметнул рассыпавшиеся по его щекам волосы, скрыл затуманившийся слезами обреченный взгляд.

Осторожно отпустив руку поисковика, он наклонился ниже, упершись ладонями в бетон, и Скай увидел прозрачные капельки на сером покрытии. Слезы.

Вслед за слезами на бетон полились тяжелые густые капли яркой крови, алыми звездами ложась на грязную поверхность.

Вздрагивающие согнутые плечи, уже несдерживаемый плач, громкий, в голос.

Скай отступил в машине, вытащил из кармана куртки вторую за день пачку сигарет.

Каким бы странным ни было последнее желание ребенка, оно важнее всего в этом мире, даже если он попросил лишь полежать на пустом аэродроме. Даже если он хотел всего лишь лежать так, кусая губы, задыхаясь под потоками соленых слез.

Даже если под ним расплывается лужа крови, а ветер заглушает бессвязные слова и надрывные стоны.