Евгения Белякова - Трава на бетоне

Кем ты был, Тори? Кто знал, чем ты жил? Кто когда-нибудь спрашивал тебя, чего бы ты хотел? Этого уже не узнать. Уже не узнать того, что творилось в твоей голове, что случилось с демо-версией игры, поверх которой на диск были записаны неработающие программы. Уже никогда не узнать, о чем ты думал, проводя ночи в одиночестве под прессом многотонного подземелья, не узнать, плакал ли ты, когда просыпался один и брался за бумагу, пытаясь нарисовать то самое небо, но рисуя лишь одиночество и боль. Не узнать, верил ли ты Арину, и что он был для тебя?

Ясно только одно — тебе всегда приходилось его ждать, и ты ждал.

Когда перед тобой закрывается последняя страничка книги, которую сразу же после этого бросают в огонь, можно уловить лишь несколько слов, но смысла уже не понять.

И здесь уже ничего не исправить, приходят такие моменты, когда знаешь — отступать некуда. Позади смерть и боль, позади ошибка на ошибке, позади холодное тело немолодой женщины, и карие блестящие глаза еще живого человека, того, кому была обещана жизнь. И нет времени, и нельзя вырваться из этого замкнутого круга.

Есть ночь, аэродром, кровь на бетоне, Тори. Ключ к разгадке, снова лишь приспособление, снова лишь игрушка, оказавшаяся в нужном месте в нужное время.

Может, от этих слез ему легче…

Может быть. Скай вложил пачку обратно в карман, прислушался. Тори затих и уже не двигался. Подойдя ближе, Скай понял, что он без сознания. Глаза закрыты, слипшиеся мокрые ресницы, влажное лицо. Где-то высоко грохнул, лопаясь, обгорелый пластик купола, и что-то заверещало в черной мгле, протяжно, истерично. Неживой, искусственный звук сирен.

Скай приподнял Тори, прижал его к себе, не заботясь о том, что по светлой куртке тут же поплыли алые подтеки, и увидел в глубине узкого разреза мягкое биение пульсирующих тканей.

Вернуться назад удалось без происшествий, уже в машине Тори пришел в себя и до самого утра не сомкнул глаз. Его трясло, обезумевшие зрачки расширились, потеряв цвет, став белесыми провалами, цвет слинял и с радужки, оставив лишь мутноватую мглу. Скай положил его на кровать и долго сидел рядом, молча, куря сигарету одну за одной.

И только, когда утренние призраки наполнили комнату, услышал его тихий голос:

Ты тоже думаешь, что я сумасшедший?

Тебе это важно?

Важно. Я не сумасшедший. Пусть хоть кто-то об этом знает. Я очень хотел, чтобы жизнь вернулась. Но она никому не нужна. Поэтому я хочу умереть. Мне только интересно, как меня убьют, но главное — чтобы навсегда. Умирают — навсегда?

Живут — навсегда, — сказал Скай.

Я знаю. Из-за этого-то и сомневаюсь. Сколько у меня времени?

Два часа, — ответил Скай, мельком взглянув на часы.

Хорошо.

Тори вдруг приподнялся и, осторожно взявшись за плечи Ская, подтянулся ближе:

Полежи со мной. Мне очень нужно побыть с тобой рядом. Полюбить тебя.

Лежать с ним рядом, чувствуя у своей груди быстрое биение его сердца, было тяжело. Было тяжело ощущать под руками тонкие косточки его ключиц и думать почему-то только об одном — что же ты наделал, Арин? Ты заставлял его жить, ты выматывал из него эту жизнь, потому что только ради тебя он оставался в своем маленьком мире, в путанице своего болезненного сознания, в своих стенах. Ты приходил к тому, кто уже давно разочаровался в своем существовании и хотел лишь одного — умереть. Но он не мог умереть, зная, что ты придешь. Он не мог поверить в то, что был тебе нужен. Единственное, что ему оставалось, его последняя надежда — это твоя ласка, доказательство твоей любви. Ты подменил ее пьяным сексом, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы он, наконец, понял, что должен умереть, а я оказался его спасителем, пришел вовремя. Иначе бы он не справился бы с собой и продолжал бы ждать.

Нежные, теплые губы у самых губ, быстрый шепот:

Аэродром. Не забудь. Пожалуйста, не забудь. Хоть что-то… И пусть он выберет сам, не заставляй его жить. Это так тяжело, когда тебя заставляют жить… Если он не захочет, не заставляй. От меня — только аэродром. Если хочешь, расскажи ему все, но не говори, что я не хотел жить. И не говори, что я не сумасшедший — так ему будет проще. Проще понять, что умерло что-то, не имеющее разума, такое, каким он меня считал. Это легче забыть. И еще, потом, когда отдашь меня и заберешь деньги, посмотри там, где сохранены рисунки, есть кое-что для тебя. Но не раньше. Только после того, как меня убьют. Только тогда. У меня получилось тебя полюбить. Это оказалось несложным. Потому что я полюбил тебя не ради тебя.

Тори опустил голову, прижался щекой к плечу Ская.

Время, — коротко сказал Скай.

Я любил его. Мне ничего больше не оставалось, как любить его. Он — первое, что я отчетливо помню. Он первый, кто погладил меня по волосам. А еще один раз он разрешил мне с ним спать ночью. Я боялся спать в своей комнате, мне постоянно казалось, что я не один, и что у двери стоит черная безмолвная фигура. Я подползал к двери, проводил рукой перед собой, дрожа от ледяного ужаса, и никого не находил, но стоило мне вернуться назад, фигура появлялась снова. Кто-то стоял у дверей и смотрел на меня. Иногда я не выдерживал и начинал плакать, но пожаловаться Хозяину не мог, потому что жаловаться нельзя. Да я и не смог бы объяснить, чего боюсь. Хозяин сам понял, что мне страшно, что я не хочу отпускать его вечером, стараясь затянуть его ласку, чтобы подольше не выключали свет. Он понял и взял меня на ночь к себе. Я впервые спал не один, и не было никаких фигур, и не было страха. Мне было тепло, и я старался сделать так, чтобы эта ночь понравилась Хозяину, чтобы ему захотелось ее повторить. Потом, когда я стал постарше, мне было разрешено спать у его кровати, но тогда уже не было моих детских страхов. А ту ночь я запомнил навсегда, я тогда был благодарен до слез, я очень его любил.

Еще он был первый, с кем я вышел во двор. Там был настоящий воздух и много света, там было много людей, я знал, что я — для них, но не думал об этом, потому что вокруг не было видно стен. Было страшно, но рядом был Хозяин, и я не стал закрывать глаза, хотя мне обычно не нравилось смотреть на лица тех, кому меня отдают. Я хотел запомнить пространство без стен и боялся потерять Хозяина из виду, потому что думал — вдруг в мире, где нет стен, люди могут пропасть. Я его любил.

Я хорошо помню, как однажды кто-то увлекся, стягивая мне руки за спиной, заставил меня приподняться так, что плечевой сустав не выдержал. Было больно, конечно, но я знал, что со мной так можно, знал, что нужно перетерпеть. Хозяин сначала не обратил внимания на этот вывих, но потом, когда меня оставили в покое, привел мне врача и похвалил за терпение.

Хвалить питомца нельзя, но он меня похвалил, раньше никто никогда не говорил мне хороших слов за то, что я что-то сделал или выдержал.