Ант Скаландис - Катализ

— Простите, — перебил Станский, не отрываясь от экрана, где продолжают сменять друг друга уже не столь эффектные, но все такие же страшные сцены казней, — а чем плоха зеротация? Насколько я понимаю, смерть наступает мгновенно?

— Вы правы. Но люди не умеют остановиться. Очень скоро появилась зеротация по-китайски. Изобретатели бумаги, пороха, фарфора, ракет и самых изощренных пыток решили изобрести еще кое-что. Брусилов, как вы понимаете, сделал невозможной работу воронки питания, если ее верхнюю плоскость пересекает что бы то ни было. Безопасное исполнение. Но сибротехнологи нашли это крайне неудобным. Опасный сибр требовался всем: хирургам, строителям, проходчикам, скульпторам, садовникам, сибрологам, наконец. И Брусилов сдался, он думал, что в условиях действующего Закона опасный сибр будет безопасен. А появилась зеротация по-китайски. Не надолго и далеко не всюду. Но она была. За особо тяжкие преступления.

Человека со связанными ногами держат за поднятые над головой руки мощные стальные манипуляторы и медленно опускают в воронку питания. Он извивается, и зеротан, отсвечивая кровью, большими каплями срывается вниз с отрезанных ног.

— Я нашел нужным, — говорит Кротов, — дать запись звука лишь на несколько секунд.

Вопль истязаемого врывается в просмотровой зал, как крик о помощи, как крик, рожденный только что, и, хотя восприятие уже несколько притупилось от обилия ужасов, всех четверых охватывает дрожь. А тело обрезается по пояс, и агония заканчивается. Стальные пальцы разжимаются и роняют половину трупа в хлюпающее жерло.

В следующем кадре горит какой-то дворец. Хорошо горит. Жарко.

— Пожар в Лувре, — комментирует Кротов. — Устроен группой Джоржа Данилова, знаменитого террориста, уничтожавшего произведения искусства. «Если шедевр можно растиражировать, пусть шедевров не будет вообще!» – один из его тезисов. К счастью, сокровища Лувра были гештальтированы, а здание, разумеется, восстановили. Однако многое пропало безвозвратно.

На экране в безумной круговерти горят картины, книги, музыкальные инструменты, деревянные церкви, взрываются огромные дворцы, храмы, памятники. И почти все кажется знакомым.

— Кое-где вандалы опережали музейных работников, уничтожая не только оригиналы, но и гештальты. Даниловское движение ширилось. Власти отвечали массовым террором. И Джордж Данилов кричал в своих агитках: «Люди гибнут за дерево и камни! Долой кровавые шедевры!» Он был зеротирован в Филадельфии всего за два месяца до всеобщей отмены смертной казни.

— Но погодите, — встревает Женька, — с какой стати этот маньяк вообще имел поддержку в народе?

— С какой стати? — улыбается Кротов. — Мир сошел с ума. Даниловский вандализм – лишь одно из проявлений массового безумия. Хватало всякого. И сейчас хватает. Человек всегда был склонен к парадоксам, а в двадцатом веке он стал постоянно хвататься за такие вещи, к использованию которых был совершенно не готов. Атомная энергия – хрестоматийный пример. Сеймер же, поверьте, гораздо страшнее по несоответствию технических возможностей и морали. Сеймер – это лазерное оружие в лапах Чингис-хана. Сеймер – это межзвездный корабль у папуасов. Сеймер – это объевшиеся и предоставленные сами себе рабы древнего Египта. Так чего же вы хотите?

На экране половой акт – картинка из анатомического атласа. Детали во весь кадр. Но камера отодвигается, и вот уже перед глазами не одна пара переплетенных тел, а несколько, много, очень много, невероятно много. Шевелящийся ковер из обнаженных мужчин и женщин тянется до самого горизонта.

— Опять некрофилы? — испуганно спрашивает Женька.

— Нет, тут все живые – просто массовая сцена интимной близости. И это не голливудский фильм вашего времени (как он, бишь, назывался, не помните?) – это хроника первого всемирного форума тантристов, «детей бога», ультра-брусилиан и прочих сторонников свободной любви. Секс, уверяли они, это единственное, что не утратило своей ценности в сеймерном мире, секс – единственное, ради чего стоит жить.

— Но это, наверно, не самое страшное, — иронизирует Женька.

— Наверно, — говорит Кротов, — но эти люди отказались иметь детей, и таких были миллионы. Вакцинацию до тридцати лет запретили и, соответственно, половые сношения с вакцинированными, но вот заставить их рожать – это было потруднее. В первые годы катаклизма рождаемость снизилась до угрожающего уровня. Пессимисты предсказывали вымирание вида. Но, как видите, мы еще живы.

Вакханалия сексуальных маньяков сменяется на экране мрачными осунувшимися лицами сидящих в задымленном помещении людей. Целый зал бледных масок, заострившихся носов, запавших глаз. И с трибуны вещает такой же задохлик.

— Международный конгресс наркоманов. У этих одна программа – изощренное медленное самоубийство. А вот самоубийцы попроще: священная скала в Китае, служившая последним пристанищем старикам-буддистам, сделалась излюбленным местом смерти молодых людей из разных стран. Потом к ней потянулись вакцинированные, закончившие свой путь. Детерминисты, то есть те, кто предпочитает знать дату своего ухода из жизни, и по сей день любят прыгать с этой скалы. Так что из чисто гигиенических соображений внизу размещены сибры. А вот соревнование обжор – очень распространенное развлечение в первые сеймерные годы.

— Омерзительное зрелище, — морщится Черный.

— Слушайте! — вспоминает Станский. — Был же такой фильм – «Большая жратва». У Марко Феррери. Потрясающий, между прочим, фильм, точь-в-точь такие же кадры!

— Но это не он, — снова и уже слегка раздраженно подчеркивает Кротов, — это хроника. А то, что ваши режиссеры как бы угадывали будущее, совсем не удивительно. Ведь сибры не принесли в мир новых пороков, а лишь раздули до абсурдных масштабов старые. Вот вам афоризм, если угодно: будущее – это настоящее, доведенное до абсурда. А вот еще одно последствие катаклизма, разумеется, уже после отмены закона. Перегруженность воздуха над городами.

Сталкиваются самолеты, вертолеты, авиетки, ракетники…

— Неправда ли красиво? И ведь каждый идиот непременно стремился иметь собственное средство передвижения по воздуху. А это уже другая крайность – наши одичавшие партайгеноссе. Их называют зелеными ультра. Ушли жить в леса. От «Долой сибры!» к «Долой технологию!» А дальше – «Долой цивилизацию!» и «Назад, к обезьяне!» По контрасту с зеленым хорошо смотрится красное. Верно? Индустрия зрелищ двадцать первого века. Люди, на которых все заживает, как на кошках, стали еще больше любить кровавые развлечения. Пожалуйста: нью-бокс, или бокс без перчаток. А это уже старый добрый кетч. Или вот, смотрите, какой блестящий поединок с леопардом!