Ант Скаландис - Катализ

Они шумно спорили и ему пришлось крикнуть:

— Ребята! Я вакцинированный! Мне передалось от Ли.

— А мы? — спросил Станский после паузы.

— Черному неоткуда было, — рассудил Женька, — он спал всю ночь. А вот ты, Эдик… Впрочем, тоже нет. Потрогай свои губы.

Вывод напрашивался любопытный: обычные проститутки города Норда не вакцинированы – понятно, царство зеленых, как-никак. А высший серебряный класс держат, видать, для особых целей и многое им позволяют. И все-таки, вакцинировав Женьку, Ли, надо полагать, нарушила какие-то планы Кротова. То-то он так кипятился!

— Это несправедливо! — шумел Черный. — Женька, дай, я тебе отдамся. Я тоже хочу быть вечно молодым!

— Кто здесь хочет стать вечно молодым?

В просмотровом зале информотеки появилась прекрасная блондинка, высокая, длинноногая, с загорелой кожей, пышной прической и ослепительными зубами. На ней была очень короткая белая юбочка и свободная салатового цвета кофта. Поражали глаза – яркие, как изумруды.

— Лучше ей отдайся, — успел шепнуть Женька.

— Шейла Петрикссон, председатель партии зеленых, — небрежно сообщила блондинка.

— То есть как? — не понял Станский. — А Кротов?

— Кротов – самозванец.

— Я так и думал! — воскликнул Женька.

— Так, так, так, — проговорил Черный, — что-то начинает проясняться. Может быть Вы присядете, Шейла. Или Вы куда-то торопились?

— Торопилась, — сказала Шейла. — К вам.

И она опустилась в кресло, скрестив свои роскошные с золотистым загаром ноги, а руки закинув за голову.

Женька был в восторге от столь миловидного председателя уже ненавистной ему партии. Черный рассеянно улыбался, поглощенный какими-то своими догадками. И только Станский был загадочно мрачен и насторожен.

— Шейлочка, — заговорил Черный, — Ваш самозванец не объяснил нам, как пользоваться здешней системой снабжения. А было бы недурно выпить чего-нибудь. Вы нам не поможете?

— Пожалуйста, — она встала и подошла все к тому же пульту, — Вам чего именно?

Черный слегка растерялся:

— Н-ну, на Ваш вкус.

— А я не пью, — улыбнулась Шейла.

Черный растерялся вконец, и на помощь пришел Женька:

— Джин с тоником, если можно.

— Сейчас не говорят «если можно», — поправила Шейла, — в нашем мире можно все.

— А почему Вы не пьете? — как-то агрессивно поинтересовался Станский.

— Жизнь коротка, а дел в ней очень много, — ответила Шейла, и это прозвучало без фальши.

— Вот уж действительно, — философски заметил Женька, — чем больше человек имеет, тем более скупым становится. Неужели сто лет в молодом теле – это так мало?

— А я не вакцинирована, — Шейла не хвасталась. Шейла просто сообщала об этом, и все трое сразу поняли, кто здесь настоящий председатель зеленых.

— Простите за нескромный вопрос, — Черному было неловко, — то есть в наше время такой вопрос считался нескромным по отношению к женщине, я не знаю, как сейчас… Так вот, простите, Шейла, сколько Вам лет?

— Тридцать шесть. Шесть лет добровольного отказа, — добавила она, опережая их мысли. — Вы спрашивайте, ребята. Нескромных вопросов не бывает. Бывают вопросы умные и глупые. Старайтесь задавать умные, но я и на глупые не обижусь.

— Вы знаете о том, что Брусилов в Норде? — спросил Черный.

— Да, я потому и спешила.

— Зачем он приехал?

— Видимо, хочет остановить Кротова. Старик Игнатий еще в молодости поклялся совершить нечто, сопоставимое по масштабам с Великим Катаклизмом. До сих пор ему это не удавалось. А теперь жить осталось не больше двух недель, и многие ждут от него страшных шагов. Трудно сказать, каких именно. По-моему готовится некая гекатомба.

— И он способен на это? У него есть возможности?

— К сожалению, да.

— Ребята, нам везет, — резюмировал Черный. — Уснув накануне ядерной катастрофы – проснуться перед самой гекатомбой Кротова!

— Так что же делать? — спросил Женька в панике.

Он ощутил страх за Крошку Ли, за себя, за ребят, за весь мир, и надеялся теперь, что Шейла развеет этот страх – ведь она так уверенно держится!

И Шейла сказала, улыбнувшись:

— Самый умный вопрос. Мы знаем, что делать. Я говорю как член Всемирного Совета. Но об этом позже; поговорим о том, что делать вам. Прежде всего следует узнать, кто есть кто в этом мире и сделать выбор, с кем вы-только тогда от вас будет польза. Пока же вы способны лишь благородно, но бесцельно гибнуть. Я соболезную вам по поводу смерти вашего друга Цанева. Преждевременная смерть – это всегда трагедия. Давайте не будем повторять ошибок. Итак. Я знаю, что вы читали, и догадываюсь, чем пичкал вас старик. Теперь послушайте меня.

— С удовольствием, — ядовито произнес Станский, молчавший все это время, — но что-то вас становится слишком много. Может быть, вы все как один врете?! А Любомир меж тем мертв. Ему уже не помочь ни вашими соболезнованиями, ни всеми вашими чудесами – ничем! Его убил этот ваш «новый прекрасный мир», ваш мир юных оранжевых идиотов и старой зеленой сволочи. И теперь я не верю вам. Ни одному слову не верю! Учтите.

— Спокойно, Эдуард. Вы же еще ничего, ничегошеньки не поняли! Так может быть, все-таки выслушаете меня?

— Да! — почти рявкнул Станский. — Только, пожалуйста, попроще и поближе к жизни. Я уже сыт по горло высоким штилем – этими вашими проповедями, агитками и катехизисами!

«И с чего он так завелся?»— недоумевал Женька.

А Черный громко сообщил:

— Джин был очень хорош.

Сын простых можайских рабочих, член партии большевиков с шестнадцатого года Иван Кротов в середине двадцатых в Москве совершенно фантастическим образом женился на дочери немецкого еврея Бруно Шамиса, фирме которого Советская Россия предоставила в то время концессию. Эльза Шамис приняла советское подданство, и у молодых супругов родился сын Рудольф. А десятилетие спустя эта романтическая женитьба едва не вышла Ивану боком. Начальство стало намекать ему, что жена буржуазного происхождения, да еще родом из Германии, плохо совместима с работой в партийных органах. И в какой-то момент Иван был вынужден сделать выбор. Он не только развелся и публично отрекся от жены и всех ее родственников – «немецких шпионов», но еще и собственноручно написал донос на брата Эльзы Генриха, тоже осевшего в России (Иван с ним не ладил). После этого Кротов был направлен партией на ответственную работу в органы внутренних дел. А вскоре арестовали Эльзу. Шел 1938 год. Девятилетнего Рудика, по счастью, не оказалось в этот момент в Москве. Он жил в деревне под Смоленском у родителей жены Генриха. Умудренные жизнью старики, прослышав об аресте своего зятя и матери мальчика, догадались оставить Рудика у себя, а не возвращать в столицу к НКВД-ешнику-отцу, очевидно, не жаждавшему встречи с полубуржуйским сыном.