Пол Уиткавер - Вслед кувырком

Невообразимое существо невероятно высокого для своей расы роста, хотя и ниже Чеглока. Голый торс, перекрещенный полосами коричневой кожи, непропорционально выпирает, грязные штаны облегают худые, но мускулистые ноги. Две головы – не на одном уровне, а друг над другом, как два цветка на одном стебле. Лицо у верхней – путаница шрамов за клочковатой седой бородой и крысиное гнездо спутанных каштановых колтунов, которые даже на собаке смотрелись бы неуместно. Поперек глаз – матерчатая черная заляпанная повязка. Второе лицо красиво, но лишено выражения, короткие стриженые светлые волосы, гладко выбритые щеки и разные глаза: один – сланцево-серый с булавочным зрачком, другой – янтарный, и зрачок так расширен, что радужка осталась едва заметным кольцом.

Ухмылка, подобная еще одному шраму, перерезает верхнее изуродованное лицо.

– Заплатишь сколько захочешь, – звучит тот же пронзительный голос, исходящий из губ нижнего красивого лица. – Мицар не нищий. Он оказывает ценную услугу.

Создание мигает своими странными глазами, одной рукой тряся красную пластиковую миску, где болтается несколько жалких медных монет.

– В чем дело, мальчик? – говорит тот же голос. – Никогда не видел тельпа-всадника?

Только теперь до Чеглока доходит, что перед ним два отдельных индивида. Один – безрукий, безглазый, безногий и, кажется, безголосый тельп, одетый в грязную куртку с рукавами то ли приколотыми, то ли пришитыми к бокам, придающую своему носителю нелепый вид бородатого спеленатого младенца, – сидит, привязанный кожаной упряжью к спине другого, нормала, который, очевидно, заменяет тельпу отсутствующие конечности, глаза, даже голос… то есть является физическим продолжением этого тельпа. Чеглоку случалось видеть протезы конечностей, но не протезы тела.

– Урод он, правда? – Высокий голос свидетельствует о кастрации от рук Святых Метателей. – Он всегда народ пугает этими глазами. Один из них – антех. Угадаешь какой?

Чеглок качает головой. Он все еще пытается осознать, что это тельп назвал нормала уродом, а не наоборот.

– Ха! Правый. Который как кусок голубого льда. Но ты не бойся, хоть святой Христофор и похож на ездовую собаку, но он не кусается. И Мицар, – нормал хохочет, а тельп одновременно усмехается, оскалив безупречные зубы, – тоже.

Нормал – то есть, думает Чеглок, тельп, действующий через нормала, – еще раз встряхивает миску и добавляет:

– А если кусается, то не сильно.

Чеглоку, прижавшемуся спиной к деревянной створке ворот, дальше отступать некуда. Он неуверенно смеется над шуткой тельпа – он надеется, что это шутка, – копаясь в кармане в поисках монеты, чтобы купить себе бегство от этого психа. Но тут видит – словно звезды, мелькнувшие в промоине туч, – блеск майорских звездочек на грязной куртке тельпа.

– В-вы офицер? – мямлит он, заикаясь.

– Был когда-то. – Тельп – который, как подмечает Чеглок, называет себя и в третьем лице, Мицаром, и в первом, как будто партнерство с нормалом также смущает его, как и Чеглока, – тянет за какие-то невидимые ниточки тела, к которому присоединен физически и псионически, ставя его по стойке «смирно», кажущейся издевательством над всем военным. – А что, трудно поверить?

Чеглок краснеет, перебирая в кармане горсть монет. Он думает обо всех ветеранах, которых видел с товарами на улицах, и ему становится стыдно за себя – ну, в основном, за то, что он существует. Стыдно за все это, Шанс его побери, Содружество, если честно сказать. Что изувеченный офицер вынужден побираться на улицах столицы, это невероятный позор… а потому и он, Чеглок, и все прочие стараются так или иначе не замечать этого уродливого факта.

– Вот, – выпаливает он, почти бросая монетки в миску.

Несколько монет летят мимо, звенят по мостовой и раскатываются в разные стороны, одна стукает по мозолистой босой ноге нормала, который ее совсем не замечает, продолжая смотреть на Чеглока с видимой разумностью рыбы-групера.

– Извините!

Совсем уже сгорая от стыда, он наклоняется подобрать монеты.

– Я тебе говорил, – звучит безмятежный голос над его головой. – Мицар не нищий. И ты прав, это позор.

Чеглок поднимается и аккуратно кладет монеты в миску, заставляя себя глядеть на тельпа, а не на нормала.

– Не следует вам так читать мои мысли, – выговаривает он, стараясь придать себе уверенность. – Это противозаконно.

– Как и многое другое, – пищит нормал, и снова безупречные зубы Мицара вспыхивают в уродливом разрезе усмешки, больше похожей на оскал. – Если Коллегия захочет меня наказать, они знают, где найти меня со святым Христофором.

– Святой… это так нормалы зовут своих жрецов?

– Некоторые.

– Странно, что так зовут раба.

– Совсем не странно. Ты не читал Священную Трилогию?

– Мы ее в школе проходили, но на самом деле я ее не читал. – Чеглок не знает никого, кто ее прочел бы. Не то чтобы эти тексты – сакральные тексты религии нормалов, Церкви Троицы – были запрещены. Но в Вафтинге по крайней мере Журавль не поощрял их изучения, и преподаватели Сети, лекторы-тельпы с разных факультетов Коллегии, тоже в этот предмет не углублялись. – А зачем? Это же все суеверия и ложь.

– О враге многое можно узнать, изучая его ложь – особенно ту, что он говорит сам.

– Я знаю про нормалов все, что мне нужно.

– Тогда ты, несомненно, мудрый. Но из страниц этой Трилогии я узнал историю святого Христофора – принца, который носил на плечах младенца, ипостась их трехликого бога. Вот так и мой верный конь когда-то был принцем, сводным братом самого Плюрибуса Унума. Среди нормалов у знати вполне в обычае жертвовать глазом или конечностью, чтобы получить антех-протез. Не знаю, сможешь ли ты поверить, но такое варварское увечье служит у них объектом восхищения и актом благочестивой преданности.

– Они безумны.

– Да, но от этого они не становятся менее опасными. Например, глазной имплантат святого Христофора служит еще и органом доступа в Сеть, и мощным лазером. Несомненно, тебе интересно, как я получил свои раны, но ты эйр и слишком вежлив, чтобы спросить. Я тебе расскажу. Они получены в битве – битве с этим нормалом и его слишком уж буквально испепеляющим взглядом. Я его победил, хотя той ценой, которую ты видишь, и мои войска взяли его в плен. Когда стало ясно, что я от ран не умру, как бы ни были они ужасны, Совет, по обычаю, преподнес мне его в награду за победу, как замену того, что я утратил. И теперь Мицар, как трехликий бог, ездит на плечах принца! Как же мне было назвать его, как не святым Христофором?

Мицар скалится в хриплом смешке, звук которого издает нормал, и Чеглок видит почерневший обрубок плоти, похожий на язык попугая, там, где должен был быть язык тельпа.