Роберт Силверберг - Подселенец

— Да, сэр.

— Что «да»?

— Запись показывает некую ненормальность, сэр. Ваша восприимчивость выше всех похвал, сэр.

— Продолжай.

— Нет никаких оснований для тревоги, сэр. Незначительное метаболическое движение, не более того. Как если бы кто-то перевернулся во сне. — «Идиот, что ты знаешь о сне?» — В высшей степени необычно, сэр, что вы оказались способны заметить такую малость. Хвалю вас, сэр. С пассажирами все в порядке, сэр.

— Очень хорошо. Занеси этот разговор в вахтенный журнал, Сорок Девять-Генри-Генри.

— Уже занес, сэр, — ответил интеллект. — Позвольте отключиться, сэр?

— Да, отключайся.

Приглушенная музыка, свидетельствующая о его присутствии, стала стихать и смолкла. Я мог себе представить, как он ухмыляется, призрачно скользя глубоко в нервных каналах корабля. Насмешливая программа, излучающая презрение к своему мнимому хозяину.

«Бедняга капитан, — думает он. — Бедный, безнадежный, глупый мальчишка-капитан. Какой-то пассажир чихнул, а он уже готов запечатать все переборки».

«Ну и пусть себе усмехается, — думал я. — Я действовал правильно, и запись подтвердит это».

Я знал: все это часть моего испытания.

Вы, возможно, думаете, что быть капитаном такого корабля, как «Меч Ориона», во время своего первого полета в небеса — ужасная ответственность и невыносимая ноша. Так и есть, но причину этого вы не можете угадать.

Дело в том, что обязанности у капитана менее значительны, чем у кого бы то ни было на борту корабля. Остальные выполняют четко определенные функции, существенно влияющие на безопасность полета, хотя корабль может, если возникнет необходимость, создать виртуальную замену любому члену экипажа и адекватно функционировать самостоятельно. А вот задача капитана, по сути, абстрактна. Его роль — быть свидетелем полета, воплощать его в собственном сознании, придавать ему логичность, целостность, переводя его в схему решений и реакций. В этом смысле капитан мало чем отличается от компьютерной программы: он кодировка, переводящая полет в серию линейных функций. Если он не справится с этим, другие позаботятся о том, чтобы полет протекал, как должно. Если капитан неадекватен, страдает не полет, а сам капитан. В ходе предполетного обучения я полностью уяснил это для себя. Полет будет продолжаться даже при самом жалком капитане. Как я уже говорил, с тех пор как возникла Служба, пропали четыре космических корабля, и никто не знает почему. Но нет никаких оснований полагать, что эти катастрофы произошли по вине капитана. Как такое возможно? Капитан — лишь посредник, через которого действуют другие. Не капитан творит полет, а полет творит капитана.

Встревоженный, я отправился в Глаз корабля. Вежливая насмешка 49-Генри-Генри не убедила меня. На борту что-то не так, это чувство не отпускало меня; вот-вот что-то произойдет.

Едва я добрался до уровня наружных экранов, как во второй раз возникло странное ощущение прикосновения. Но теперь оно было какое-то другое и сильно взволновало меня.

По мере спуска от верхней палубы к нижней в Глазу установлена цепочка экранов, выдающих изображения, реальные и виртуальные, всех внутренних и внешних аспектов корабля. Я подошел к большому черному экрану со скошенными углами, на котором моделировалось реальное пространство за пределами корабля, и какое-то время смотрел на уменьшавшееся колесо релейной станции Ультима Туле. И тут вновь возникла аномалия. Не просто сигнал на уровне подсознания, не сотрясение, не прикосновение. Больше похоже на попытку вторжения. Казалось, невидимые пальцы легко касаются мозга, зондируют, ищут вход. Потом пальцы отдернулись, и в левом виске возникла колющая боль.

Я окаменел.

— Кто здесь?

— Помоги мне, — беззвучно произнес голос.

Мне доводилось слышать безумные рассказы о матрицах пассажиров, вырвавшихся на свободу из своих ячеек памяти и дрейфующих, как призраки, по кораблю в поисках неосторожного тела, куда они могут вселиться. Источники этих слухов не заслуживали доверия — старые негодяи вроде Роучера и Булгара. Я отмахивался от этих рассказов, считая их сказками вроде баек об огромных кракенах, якобы плавающих в космосе, или манящих сиренах с сияющими грудями, танцующих вдоль силовых линий в точках разворота. Но я действительно почувствовал это! Зондирующие пальцы, внезапная острая боль. Ощущение кого-то, парящего совсем рядом, испуганного, но сильного, сильнее меня.

— Где ты?

Нет ответа. Кто бы это ни был — если вообще был, — он нанес мне удар и снова затаился в укрытии. Может, он ушел?

— Ты все еще где-то здесь, — сказал я. — Я знаю это. Молчание.

— Ты просил о помощи. Почему же исчез так быстро? Нет ответа. Я почувствовал, как в душе вскипает злость.

— Кто бы ты ни был. Что бы ты ни было. Говори! Ничего. Молчание. Может, показалось? Зондирование, безмолвный голос?

Нет. Нет. Я был уверен, что рядом со мной парит что-то невидимое. И это бесило — невозможность установить контакт. Я стал игрушкой в чьих-то руках, объектом издевательств.

— Тебя можно отследить, — сказал я. — И поймать. И уничтожить.

Я стоял и трясся от злости, когда снова почувствовал прикосновение к своему сознанию, на этот раз совсем легкое, как будто полное тоски и сожаления. Возможно, я придумал эти чувства — как и само ощущение.

Оно было совсем кратким — если вообще имело место, — а потом я остался один, на этот раз бесспорно. Я стоял, вцепившись в перила экрана, навалившись на них и слегка откачнувшись вперед, как будто что-то тянуло меня сквозь экран в пространство.

— Капитан?

Голос 49-Генри-Генри обрушился на меня откуда-то сзади.

— На этот раз ты тоже что-то почувствовал? — спросил я. Интеллект проигнорировал мой вопрос.

— Капитан, на пассажирской палубе неприятности. Угроза жизни. Вы пойдете?

— Показывай, куда. Уже иду.

В воздухе замигали огни — желтый, голубой, зеленый. Внутренность корабля представляет собой обширный темный лабиринт, и передвигаться по нему трудно без помощи направляющего интеллекта. 49-Генри-Генри наметил для меня рациональный маршрут из Глаза в основное тело корабля, а оттуда к лифту на пассажирскую палубу. Я вызвал трак на воздушной подушке и помчался, ориентируясь на огни. Вся дорога заняла не более пятнадцати минут. Без помощи интеллекта я добирался бы неделю.

Пассажирская палуба уставлена специальными футлярами — «гробами», как мы их называем. Сотни, даже тысячи, бесконечное число рядов по три в каждом. Здесь наш живой груз спит, пока мы не прибудем на место и не разбудим их. Вокруг вздыхают и бормочут машины, чье назначение — ухаживать за спящими. Далеко позади, в тусклом полумраке, место для пассажиров другого сорта — паутина сенсорных кабелей с тысячами бестелесных матриц. Это колонисты, покинувшие свои тела для путешествия в космос. Это темное, запретное место, тускло освещенное шарами, которые кружат наверху, испуская красные и зеленые искры.