Виктор Точинов - Рай Сатаны

Когда Эфенди смотрел запись, сделанную скрытой камерой в его приемной, сначала его чуть не стошнило при виде хладнокровной и методичной ампутации. Потом он не поверил. Смотрел, все видел своими глазами, – и не верил. Ему случалось иногда ошибаться в людях, но чтобы настолько…

Вся экспедиция на Таймыр стала ошибкой, с того самого момента, когда смутная идея о ней родилась в эль-парижском кабинете Эфенди. Родилась с подачи Птикошона, разумеется…

Последнюю ошибку он совершил минувшей ночью, когда отпустил Хасана. Не хотел отпускать… Но взглянул в глаза – и отпустил. Понял, что иначе тот улетит без разрешения.

Хасан всегда казался ему зверем. Одним из тех хищников, которых Эфенди стрелял в разных уголках гибнущей планеты. Леопардом, например. Прирученным, носящим ошейник, выполняющим команды… Но лучше никогда не заглядывать такому зверю в глаза. Потому что можно увидеть там собственную смерть.

Хасан улетел, и тут же выяснилось, что без него ситуацию в лагере под контролем не удержать. И его, и его людей, и вертолет – последнее уцелевшее транспортное средство – надо вернуть, и как можно быстрее. Надо – но не получалось. Связи не было.

Он вышел из палатки-кабинета (в приемной теперь никто не дежурил). Проклятый утренний туман наконец развеялся, и над Таймыром-17 виднелись лишь последние легкие клочья. Эфенди раздраженно посмотрел на озеро, а на небо – с надеждой. Прислушался… Нет, вертолета не видно и не слышно.

И тут его накрыло . И его, и весь лагерь, и горы, и озеро… Удар ощущался даже физически, и Эфенди показалось, что произошел очередной подземный толчок.

По озеру бежали волны, расходясь концентрическими кругами, словно кто-то поднатужился и зашвырнул в воду громадный камень, шлепнувшийся в полукилометре от берега.

Но никакого всплеска Эфенди не увидел и не услышал. Вместо этого поверхность озера бесшумно приподнялась, набухла холмом. Через мгновение взгорбившаяся вода хлынула в стороны, Эфенди разглядел непонятный темный объект. Отдаленно он напоминал термитники, виденные Великим в Африке, – нечто неправильно-коническое, скругленное, но более низкое и широкое… Над водой «термитник» возвышался метра на два или чуть более.

Но чем бы ЭТО ни было, оно плыло. Плыло само по себе, достаточно быстро, оставляя хорошо заметную кильватерную струю. Плыло к берегу.

Эфенди понял все. Байки шарлатана и по совместительству садиста-убийцы неожиданно угодили в десятку. Или очень близко к ней…

Он метнулся в палатку. Тут же выскочил обратно с длинным и плоским футляром в руках. Футляр был роскошный, из полированного красного дерева, такого футляра не постыдилась бы и скрипка Страдивари, – Эфенди опустил его на камни без всякой бережливости.

Открывал замки торопливо, ломая ногти, – не упустить момент, не позволить дичи уплыть. Откинул крышку, поднял голову, – и понял, что дичь уплывать не собирается. Скорее наоборот…

Тварь плыла не просто к берегу – прямо к лагерю. И уже преодолела две трети расстояния.

Оружие, хранившееся в достойном Страдивари футляре, не уступало изделиям великого итальянца ни количеством вложенного труда и умения, ни тщательностью отделки, ни стоимостью. Симфонию, конечно, не исполнить, так ведь и скрипка не застрелит даже воробья…

Нарезной двуствольный штуцер калибра.58, работы Шайринга-младшего, сделанный по спецзаказу Эфенди. Прототипом послужил «ройал», знаменитый «африканский» штуцер, пуля из которого опрокидывает навзничь взрослого слона, но калибр был увеличен.

Эфенди собирал штуцер, не отрывая взгляд от зверя. И собрал очень быстро, он мог сделать это в кромешной тьме или с завязанными глазами.

Вынырнувшая из озера тварь оказалась на мелководье и теперь приближалась значительно медленнее. Но все-таки приближалась…

Ничего хорошего в этом не было. Поговорку «на ловца и зверь бежит» в позитивном смысле можно рассматривать только в применении к белкам-зайчикам и тому подобной мелочи. Стрелять «в штык» крупного и опасного зверя, способного покалечить охотника, – самый рискованный вид стрельбы.

Эфенди не колебался. Патроны лежали здесь же, в футляре, в отдельных гнездах. Специально разработанные для оружия, существующего в единственном экземпляре. Эфенди вложил два в стволы, еще два опустил в нагрудный карман. Больше не потребуется. Хватило бы и двух, если зверя не остановят две пятидесятиграммовые пули, то не остановят и четыре…

Неписаный охотничий кодекс запрещал применять для снаряжения пуль любые взрывчатые или отравляющие вещества. Легальный путь для увеличения убойной силы оружия – увеличить калибр, то есть массу пули и навеску пороха. Но до бесконечности его увеличивать нельзя, отдача будет сбивать с ног и ломать кости.

Есть и другой способ – стрелять с минимальных расстояний. Крайне рискованный способ. Эфенди решил рискнуть.

Он медленно шагал к берегу, сокращая дистанцию. Штуцер держал наготове. Пятьдесят метров, сорок пять… Тварь двигалась теперь не быстрее, чем шагал Эфенди. Казалось, что два дуэлянта сходятся по команде «к барьеру!»… Сорок… Тридцать пять…

Тварь остановилась. Замерла. Вернее, замерла та ее часть, что возвышалась над водой. Ниже поверхности происходило какое-то движение, вода была неспокойна, что-то там двигалось у самой поверхности… Понять бы еще, что именно.

Эфенди тоже остановился. Дуэлянтов разделяло тридцать метров или чуть меньше. Он понятия не имел, на что способна тварь. Может ли она двигаться по суше? Если да, то с какой скоростью? Что скрывается под неспокойной водой – лапы, плавники, щупальца, ласты?

Одно он знал точно – ничего подобного он за долгую карьеру охотника не встречал. И другие охотники современности и минувших веков тоже. Ну разве что в совсем незапамятные времена, когда люди не оставляли письменные свидетельства своих охотничьих подвигов, ввиду поголовной неграмотности…

Он принял удобную для стрельбы позу, широко расставил ноги, – отдача у такого штуцера чудовищная, даже сильных и крепких людей сбивает с ног, если они стоят неправильно.

Эфенди прицелился. Промахнуться по такой цели и на такой дистанции трудно, но в зверя огромных размеров мало просто попасть. Надо попасть удачно, зацепить жизненно важный орган.

Где у чудовища находятся таковые, Эфенди не знал. И он прицелился низко. Так, чтобы пуля вошла в тушу чуть выше «ватерлинии». Решил последовать старому правилу стрельбы по водяным и водоплавающим тварям. От добра добра не ищут.

Зверюга никак не реагировала на действия стоявшего на берегу человека. Возможно, она их просто не видела, ничего похожего на глаза Эфенди не разглядел. Хотя они могли таиться в складках кожи – морщинистой, бугристой, покрытой трещинами. Более всего тварь напоминала корягу, или пень, оставшийся от спиленного баобаба, неизвестно каким ветром занесенный на Таймыр и там оживший, – «кора» двигалась, перекатывались под ней легкие судороги.