Стивен Полански - Отчет Брэдбери

— Нет, все очень вкусно. Ты чудесно готовишь.

— Всего лишь приемлемо, — сказала она. — Тебе легко угодить. Мой муж готовил гораздо лучше меня. — Всякий раз, когда Анна говорила о муже, она называла его по имени, но я не буду его здесь приводить. — Он был отличным кулинаром.

Она улыбнулась.

— Ты скучаешь по нему.

С годами я стал мастерски угадывать очевидное.

Она засмеялась.

— Да. Конечно, скучаю.

— Конечно, — повторил я.

— Рэй, — начала она.

Она сменила тему разговора, взяв инициативу в свои руки. То, как она произнесла мое имя, снова заставило меня встрепенуться. Она сняла очки для чтения, положила их на журнальный столик рядом, выключила лампу. Было не очень темно; в менее напряженных обстоятельствах я, возможно, рискнул бы вздремнуть.

— Думаю, будет лучше, — сказала она, — если я не буду видеть тебя во время разговора. Боюсь потерять кураж.

— Ты что, боишься меня? — удивился я. — Господи.

— Я тебя не боюсь. При всей твоей нарочитой неотесанности ты довольно милый старик.

— Не знаю, насколько я милый, — сказал я. — Я плохо соображаю. Но я не чувствую себя милым. Я бы не стал на это полагаться.

— О, нет. Я полагаюсь на это. И это меня беспокоит.

Я решил, что молчание в данном случае, возможно, и является демонстрацией моей доброты, но больше похоже на попытку отодвинуть то, что мне предстояло.

— Почему? — спросил я.

— Потому что тебе будет трудно. Мне трудно, но тебе будет труднее. Я не хочу, чтоб это произошло.

— Может, давай тогда все забудем?

— Скажи мне, — проговорила она, — что ты знаешь о клонировании?

Я не ответил сразу, и она продолжила:

— Лучше всего так. Нет способа начать разговор постепенно. Я не спрашиваю, что ты об этом думаешь. Я спрашиваю, что ты знаешь.

— Ничего не знаю. — Я говорил правду. — Ничего не думаю.

Тоже правда.

— Не слишком впечатляющая позиция.

В ее голосе звучало волнение.

— Нет у меня никакой позиции. — Мне стало ее немного жаль. — Я ничего не знаю о клонировании. Должен знать? Мне стыдно говорить об этом, но я ничего не знаю.

— Твой стыд — притворный, если хочешь — тут ни при чем.

— Я не притворяюсь, — ответил я. — О чем мы говорим?

— Ладно, — сказала она. — Слушай, что я тебе расскажу.

— Послушаю, — согласился я, — если включишь свет. Ты не против? Я не могу слушать в темноте. Это слишком театрально. Не надевай очки, если не хочешь меня видеть. Мне нужно видеть тебя. Если мы собираемся беседовать.

Я говорил резко и явно обидел ее. Она включила лампу и оставила очки на столе, куда раньше их положила.

— Я не хотела показаться театральной. Все, что я хочу, зачем я приехала, — это рассказать тебе то, что ты должен знать.

— Для чего?

— Я все объясню, — заверила она. — Можно начинать?

— Пожалуйста, — кивнул я.

— Я, — заговорила Анна, — маленькая часть организации, выступающей против клонирования. Для нас клонирование является национальным, а также личным позором. С нравственной и с любой точки зрения это гнусно. Мы верим, что клонирование губит душу этой страны, если страна еще имеет душу, и души всех нас, кто стоит в стороне, ничего не делая. Мы призваны использовать все доступные средства, за исключением вооруженного восстания, чтобы положить конец этой практике.

Я захотел спросить, но не стал, что они собираются делать с сотнями миллионов уже существующих клонов? Лежит ли на этих существах (я понятия не имел, кем их считать) грех их создателей?

— Нас слишком мало, и мы слишком законспирированы, чтобы быть единой силой. Пока нас мало, пока то, что мы говорим и делаем, не имеет никакого влияния, правительство нас не запрещает. Возможно, мы сами этого не понимаем, но нас даже поощряют. Основное население нас игнорирует. Каждый из нас связан с минимальным кругом людей. Это сделано специально. Я почти не знаю остальных членов организации. Кое-кого знаю внешне. Не знаю ничьих имен.

Такая система изолированных, раздробленных ячеек из трех человек, созданных, чтобы помешать открытию и увлечь своими идеями остальных, была знакома мне по фильму, который я видел в детстве. Это очень старый черно-белый фильм (даже не представляю себе, где мой приятель раздобыл диск.) Он назывался «Битва за Алжир». Я ничего не знал о нем тогда и с тех пор не слышал ни одного упоминания. Это был мой первый иностранный фильм и первый раз, когда мне пришлось сражаться с субтитрами. Они мне страшно мешали. Насколько я помню, фильм наполнил меня бесцельным возбуждением и негодованием, а также совершенно неоправданным ощущением собственной силы. Правда, все прошло через полдня после того, как я его посмотрел. Существовали ли у них какие-то секретные жесты, меняющийся пароль из одного слова или система «пароль — отзыв», чтобы каждый член организации Анны мог узнать остальных? Я хотел спросить и об этом.

— Мой муж вступил в организацию раньше меня. Он был там с самого начала. Участвовал в ее создании. Это произошло до того, как мы поженились, до того, как мы познакомились, до того, как государство начало заниматься грязными делишками и сделало их политикой. Когда ввели программу воспроизведения, муж отказался участвовать. Я тоже. Ты — нет. Мне нелегко смириться с этой мыслью, но если бы у мужа был клон, он, вероятно, остался бы жив. Я считаю, что он был вправе поступить так, как поступил. Я верила в него и в то, во что верил он. Я вступила в ряды сопротивления и оставалась там все эти тяжкие и бесплодные годы. И продолжаю участвовать в нем, наверное, из-за мужа.

Анна замолчала. Взяла очки и надела их. Поднялась с места.

— Дай мне минуту, — попросила она.

Она вышла на кухню и крикнула оттуда:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, у меня все в порядке, — ответил я.

Я услышал, как тренькнула открывшаяся микроволновка. Анна вернулась, неся в руках чашку чая. Она снова села и сняла очки. Потом заговорила, совсем о другом и другим тоном, более доверительно. Думаю, она сама не ожидала, что скажет это.

— Боюсь, для меня это слишком. Слишком много нервов. Я больше не могу. И теперь, когда все это случилось без него, меня попросили поехать туда, где я обязательно должна быть. Туда, где я не хочу быть.

Я видел, что она чуть не плачет. Я молчал. Просто смотрел, как она пытается справиться с собой. Я попробовал ей помочь, приняв на диване позу, которая мне казалась сочувственной. В конце концов, мы — всего лишь нелепый вид, не стоящий копирования.

— Я не хочу быть здесь, Рэй. Не уверена, что моему мужу хотелось бы, чтобы я это делала. Я не хочу впутывать тебя в это. Я не мщу, если тебе так кажется. Нет. Мне не надо мстить ни тебе, ни кому-либо еще. Во мне этого нет. За все годы, если я вспоминала о тебе, то по-доброму. Я желала тебе добра. Как и Саре. Я не хочу заниматься этим. Я хочу быть дома или в гостях у моих детей. Я хочу быть с их детьми. Я сожалею о каждой минуте, проведенной не с ними. Я хочу быть спокойной. Ты меня поймешь. Хочу, чтобы мне было легко. Я не больна, но уже начала изнашиваться. Я хочу наслаждаться тем, что мне осталось, насколько возможно. Как бы ни было, что бы ни случилось, мои дни подходят к концу. И я проживу их не так, как хочется.