Михаэль Драу - Генму

Музей спал.

— Извините, экспозиция ещё не готова, там же написано… Ах, всё никак не заблокирую доступ лифтовой кабины, — приближался дребезжащий голос, и вот из полумрака вышел, ковыляя, тощий и сухой, словно мумия, старик в утеплённом комбинезоне. Самый обычный старик, каких много в музеях. Однако вместо глаз у него торчали такие же древние, как он сам, визоры из чёрного пластика. Казалось, будто в морщинистое лицо вплавлены объективы старинных фотоаппаратов. Кожа вокруг визоров чуть воспалилась. Найт уставился на старика, хотя и понимал, что так пялиться невежливо.

— Аааах. Это же мои мальчики! — старик медленно развёл руки в стороны и слабенько обхватил торсы Штэфа и Генриха, те осторожно обняли его в ответ.

— Господин Старр, как вы тут? Без свежего воздуха, без солнца! Вам же вредно!

— Пустяки, — отмахнулся старик и обратил свои жуткие «глаза» к Найту.

— Представьте же мне вашего друга.

— Это Найт. Сын Мастера Ирона, хозяина Броксы.

— Ирон… Да, кажется… кажется припоминаю, — однако по тону его голоса было очевидно, что никого он не припоминает.

— Найт, это Майкро Старр, мы тебе о нём рассказывали… Господин Старр, наш друг просто обожает историю и музыку. И историю музыки. Мы подумали, что вам было бы интересно побеседовать с таким увлечённым человеком.

— О, конечно! Нынешняя молодёжь, увы, забывает истоки. А кто не помнит прошлого, не имеет будущего. Искусство же, искусство вечно, особенно искусство музыкальное. Ведь музыка — это универсальный язык Вселенной, — старик уже настраивался на свою излюбленную волну. Найт пробормотал:

— Музыка? Я думал, математика… — он в растерянности уставился на близнецов, которые потихоньку пятились к лифту.

— Что вы, юноша! Музыка, только музыка! Пойдёмте, я вам всё покажу.

— Ну, вы пообщайтесь, а мы скоро вернёмся. Найт, мы на часок, — с этими словами братья ретировались, и Найт остался один на один с хранителем старины.

Майкро Старр походил на истощённую черепаху или на призрак, который заблудился среди этих стеклянных коробок, сочащихся мягким светом. Но он прекрасно ориентировался среди них. Вскоре Найт забыл о неловкости, с жадностью слушая рассказ старика, почти такой же увлекательный и интересный, как у Дэнкера Миккейна, даже фразы попадались похожие. Кстати, надо бы по возможности сообщить любимому учителю об успехе в столице! Пусть пока маленьком, но успехе…

Майкро Старр удивительно стройно повествовал о развитии музыки от древнейших времён до конца доядерной эпохи, о Тёмном Времени, о первых восстановительных работах, о потерях и обретениях, об удивительных открытиях «хорошо забытого старого».

Он останавливался рядом с некоторыми коробками и нажимал кнопки на специальных панельках — так можно было включить запись того или иного инструмента.

Найт слушал как заворожённый. Майкро Старр тем временем повёл его к панели с целым рядом наушников. Каждый желающий мог послушать музыку давно ушедшей эпохи и самостоятельно провести параллель с современными сетами модных диджеев.

— Вот, юноша, полюбопытствуйте. Это классика. Сейчас такое вряд ли станут играть в клубах.

Найт поспешно надел наушники, но при нажатии кнопки услышал вовсе не что-то похожее на Вивальди или Генделя. Минималистичная, глуховатая электроника. Совсем, как сейчас сказали бы, «плоская». Ровный ритм, никаких модных синкоп, обычный человеческий голос, изменённый вокодером. Молодой киборг слегка скривился и сказал:

— Но ведь это не классика! То есть это как бы современная классика, но не…

— Узнаю, узнаю неугомонного Дэнкера! — тихо усмехнулся старик, покачав головой. На изумлённый взгляд альбиноса он ответил:

— Вы же учились в Броксе?

— Да.

— И историю вам читал некий Дэнкер Миккейн? Ах, помню этого юношу. Весьма талантлив, но, увы, склонен к ненужному бунтарству. Вы правы, Найт. С точки зрения человечества в целом эта музыка не является классикой. Но с точки зрения истории нового человечества — является. И знаете, почему?

Найт отрицательно покачал головой.

— После Пыльной Войны старая цивилизация не исчезла бесследно. Она разлетелась на осколки. К этим осколкам относилась и музыка того времени. Как правило, выживали в Тёмное Время сильные, агрессивные мужчины. И музыку они любили соответственную, бережно сохраняя носители — диски, кассеты, которые представляли собой материальную память о прежней жизни. Эта память переходила из поколения в поколение, превращаясь в семейную реликвию. В реликвию прошлого. В эталон и классику. Правда, у Эуро и Империи произошло в этом смысле некоторое расхождение понятий. В Эуро больше чествуют так называемый металл. А вот в Империи высокой чести удостоилась электронная музыка. Вероятно, это связанно с тем, что Империя испытала наибольшее культурное влияние полиса Муниха, некогда находившегося на территории так называемой Германии. Только назывался он тогда Мюнхен. А Эуро всё больше склоняется к культуре Свенского острова, и чует моё сердце, недалёк тот день, когда столицу Эуро из Муниха перенесут в Осло… Однако мы немного отвлеклись. Пойдёмте, Найт, я покажу вам исток всего, что вы можете слышать сейчас в клубах и Сети.

Старик и молодой киборг подошли к одной из коробок. Внутри находился очень грубо сляпанный истукан: тело его представляло собой пластиковый торс, похожий на те, что стоят в некоторых ателье для малоимущих слоёв населения; его подпирали две металлические подставки; одна рука отсутствовала, а вторая была механической, с пластиковой полурасслабленной ладонью. Голова была выполнена довольно реалистично, но всё же с наивной простотой, и заметно потрёпана временем. Найт удивился, как это лицо, скопированное с мужчины, умершего более половины тысячелетия назад, похоже на те лица, что попадаются навстречу каждый день. Пожалуй, если бы по улице прошёл человек с такими чертами, он прекрасно вписался бы в толпу. Высокий, слегка выпуклый лоб с залысинами, выдающийся треугольный нос с лёгкой горбинкой, круглые, типичные для среднестатистического имперца, светлые глаза.

— Конечно же, это не истинное начало всех начал, — вздохнул господин Майкро Старр. — До них, в самом начале двадцатого века доядерной эпохи, было объединение творческой богемы Dada, породившее машину Noise Intoners. Затем — Стравински и Кандински… простите, это произносится как Стравинский и Кандинский. Затем — господин Теремин. Затем — первый в мире аналоговый синтезатор Moog. И вот, наконец, пришли они. Люди, возведшие Машину в абсолют. После них все прочие были лишь вторыми.

Старик выдержал паузу, глядя на истукана под стеклом, словно загипнотизированный. Вдруг встрепенулся и энергично засеменил куда-то, бормоча на ходу: