Карина Вран - Свето-Тень

Изображение мутнеет, из транса меня выводит резкий оклик призрака.

— Еще!

Фиолетовая вспышка. Грохот. Ана?.. Нет, она же не человек… В памяти всплывает та, что я называла сестрой.

— Арна!

…Позолота на лепном потолке дворца. Полотно в тяжелой золоченой раме с горным пейзажем. Бордовый диван на высоких ножках. На нем — светловолосая девушка с дымчато-серой пушистой кошкой на коленях. Рука Арны размеренно гладит мягкую шерстку, по щекам непрерывно текут слезы. Она не пытается их вытирать.

Рябь, легкое головокружение.

— Еще!

Пыль режет глаза. Пытаюсь проморгаться — не помогает. Сколько видений мне осталось?..

— Койт.

…Двор, мощеный черно-белой плиткой, весь устланный опавшими листьями: багряными, золотисто-желтыми, бурыми. Глубокий мраморный бассейн, заполненный бирюзовой водой, в которой плавают немногочисленные листья, сброшенные ветром, и как всегда великолепный, мускулистый Койт. К краю бассейна подходит рослая брюнетка с отличной фигурой, обтянутой белым закрытым купальником. Цвет ее кожи немного светлее, чем у Койта. Девушка опускается на корточки и что-то говорит — слов, увы, видение не передает — глядящему на нее мужчине. Он улыбается, но мне кажется, что глубокие синие глаза его глядят мимо девушки.

Еще миг я вижу в его взоре отблеск далеких звезд, а потом изображение рассыпается. Вместе с каменной плитой.

На ее месте нежным облаком опадает груда красно-розовых тонких лепестков георгины. Из отголосков памяти о прошлой жизни всплывает название цветка — Дочь Земли.

От ложа до охладителя семь шагов. Каждый раз, просыпаясь, но не открывая глаз, я загадывала желание: очутиться в другом месте. И каждый раз действительность рушила наивную фантазию. Каждое пробуждение: семь шагов до охладителя, восемь до сухого душа. От него четыре шага до каморки с определенного рода удобствами.

Весь мой крохотный мирок был измерим шагами.

Когда у меня еще оставалось немного Силы, я обследовала свою конуру. Результат, мягко сказать, не порадовал. Следили за каждым сантиметром этого серого убожества. Не исключая душ и каморку с удобствами.

Я пробовала дотянуться в направлении исходящих с датчиков моей тюрьмы сигналов, но не смогла. Не хватило накопленной Силы, а почерпнуть новую было неоткуда.

Затем меня настиг первый приступ безумия.

Хорошо, что я мало о нем помнила. Противно и стыдно, что на поверку меня так легко оказалось сломать. Сейчас, почти насильно вытягивая из памяти разрозненные всполохи сознания, я четко различала лишь одно: как я пыталась ногтями разорвать серую стенку, и выла подобно баньши. Свихнувшийся призрак самой себя.

Обломанные ногти до сих пор не отросли. И, как бы ни было мерзко, я сохраню это воспоминание. Однажды стены перестанут быть преградой, и тогда я предъявлю счет тем, кто сделал со мной такое.

Пока же спрячу его поглубже, и буду сдувать пылинки шелковым платочком, бережно и аккуратно. Сейчас мне необходимо спокойствие.

Мне казалось, будто я вижу глаза Койта… Мягкая, приятная грусть наполнила мое существо… Хочется верить, он сейчас счастлив.

Я так мало узнала из видений в рамке… Очевидно, это тот самый случай, когда ответ порождает лишь множество новых вопросов.

Один из них — отчего мне не позволили увидеть Брендона?

— Ты уже получила ответ на этот вопрос.

Влажно, недавно прошедший ливень прибил пыль к земле. Даже ветер, неизменно рыскающий по ущелью, перестал, вволю выбесившись накануне.

От россыпи лепестков георгины ничего не осталось, ими играли буйствующие стихии.

— Это повлияет на исполнение предначертания, я помню. Но нельзя ли подробней? Я до сих пор плохо понимаю твои иносказания, — признаюсь я.

Его тяжелый вздох, полный разочарования, отчетливо слышен в притихших скалах.

— Узри ты его, и волнение и прочие человеческие эмоции захлестнули б тебя с головой, — наконец донесся ответ. — А я отнюдь не уверен, что ты смогла бы их сдержать. Было бы недопустимым легкомыслием отправлять тебя сейчас к твоему предначертанию. Ты не готова.

Я усмехаюсь.

— Полагаешь, стоит подождать очередного приступа безумия?

— Безумие очищает. Тебе пока не осознать этого, потому просто запомни.

Двусмысленное замечание, на которое у меня нет ответа.

Он первый прерывает затянувшуюся паузу.

— Знаешь, я не хотел критиковать, но ты довольно глупо израсходовала шанс, который у тебя был.

— О чем ты?

— Я о них молю: не о ВСЕМ мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои [15] Библия, Евангелие от Иоанна, 17:9. , - нараспев цитирует призрак. — Я ценю твою заботу о близких, но разве ты стала счастливее, поглядев на них?

Мне снова нечем крыть…

— Взгляни с другой стороны. Попроси ты показать тех, кого считаешь врагами, могла бы узнать нечто полезное для себя. Всегда важнее знать, чем заняты враги, нежели друзья.

— Пожалуй, ты прав, — поразмыслив, отвечаю я. — Но жалеть уже поздно. Скажи, то, что я видела — происходит сейчас?

— Ближе всего настоящее, может недавнее прошлое или скорое будущее. Мои картины не хронометр. И не часы с кукушкой.

В том, что заточение мое было полу-официальным, крылось одно, но значимое преимущество. Меня никто не обыскивал, все личные вещи, захваченные со «Странника», остались при мне. Даже тусклая и бесполезная Звезда Атиров. Чуть больше пользы принесла косметичка, позволившая не опуститься до грязного нечесаного животного.

И самой нужной, эффективной и прочее, оказалась моя рукопись. Каждое бодрствование я проводила, перелистывая странички, покрытые неразборчивым почерком, вчитываясь в отдельные отрывки… Зачастую возникало желание что-то поправить, внести новый, более красочный элемент в повествование, но я непреклонно давила его в зародыше. Это ведь не роман, а дневник. Назначение его — не захватывать яркостью художественного изложения, а сохранить в целости мои похождения, злоключения, переживания…

Еще у меня появилась привычка: записывать последние сны, ведь реальность, до предела однообразная, не содержала ничего, стоящего описания.

Сильнее всего я жалела об отсутствии хорошей книги, она могла бы занять мои мысли.

Что ж, ввиду скудости развлечений, дневник мой являл собою весьма приемлемый способ скоротать время…

Земля окончательно впитала влагу. Камни потускнели, а зеленый туман вновь расползся по округе, восстанавливая прежние границы царства, ненадолго суженные до бездонного ущелья прошедшей грозой.

Дух, именующий себя предначертанием, куда-то запропастился, и мне, привыкшей уже к завсегдашнему собеседнику, стало откровенно скучно… Тогда же мне вздумалось, что здешний мрачноватый пейзаж с налетом таинственности может служить отличным фоном для медитации. Уж всяко лучше серой ограниченной клетки с искусственным воздухом.