Брюс Стерлинг - Зеркальные очки

— Электрическое поле тинглеров мешает управлению птицей, — пояснил Юкио. — Но мы должны быть на шаг впереди.

Рикенхарп огляделся: лабиринт черных кабинок и розовых плакатов, казалось, скручивался в спираль, как будто сливался в кубистскую канализацию…

— Я сам найду другой выход, — решил Юкио.

Рикенхарп благодарно последовал за ним, ему хотелось наружу.

Они быстро прошагали по узкому коридору между рядами кабинок. Посетители задумчиво или с показной беззаботностью расхаживали от одной двери к другой, читали рекламу, разглядывали ролики, пытались найти в фетишистском индексировании свой код либидо, не смотрели друг на друга — разве что искоса, старательно соблюдали границы личного пространства, как будто боялись потревожить дремлющую сексуальную гибкость.

Откуда-то доносилась музыка — с подвыванием, с экстатическим оханьем. Красные огни напоминали о том, как просвечивают кровеносные сосуды в руке над яркой лампой. Негласные правила, регулирующие работу заведения, с кальвинистской неумолимостью складывались в своего рода полосу препятствий. Тут и там, в изгибах жарких узких коридоров, между рядами кабинок, усталые охранники в штатском, покачиваясь на каблуках, указывали праздно шатающимся: «Проходите, пожалуйста, не останавливайтесь. Жетоны вы можете приобрести при входе».

Рикенхарпу наглядно представилось, что галерея вытягивает его сексуальность, что пылесосные шланги в каждой кабинке сговорились высосать его оргонную энергию, [66] Термин, введенный в конце 1930-х гг. психоаналитиком Вильгельмом Райхом для обозначения псевдонаучной «универсальной энергии жизни». По мнению Райха, физические и психические болезни являлись следствием блокирования в теле этой энергии. сделав его безвольным мерином.

«Пора отсюда уебывать», — решил он.

И тут, увидев надпись «ВЫХОД», они ринулись к ней и выскочили за дверь.

И оказались в переулке. Оглядывались вокруг, ожидая увидеть птичку. Но птички не было. Лишь серые пересечения пенобетонных плоскостей, шокирующе монотонные после жадного разноцветья тинглерной галереи.

Они вышли из переулка, помедлили секунду, рассматривая струящуюся в обе стороны толпу. Как будто встали на берегу бурлящей реки. А затем вступили в нее, Рикенхарпу казалось, что ноги мокнут от обратившейся в жидкость человеческой плоти, на одном инстинкте он следовал к цели: к «Хижине Гейти».

Сквозь черные облупившиеся двери из прессованного картона они ворвались во влажный мрак вестибюля «Хижины Гейти». Рикенхарп отдал Кармен свою куртку, чтобы она прикрыла голые груди.

— Тут только для мужчин, — пояснил он, — но если ты не будешь светить сиськами, может, и пустят…

Кармен натянула куртку, очень осторожно застегнула молнию; еще Рикенхарп выдал ей темные очки.

— Эй, Картер! — Рикенхарп постучал в окно перегородки рядом с запертой дверью.

За стеклом кто-то оторвался от экрана телевизора.

— Привет, — улыбнулся Картер.

Сам себя он называл «модным педрилой» и одет, соответственно, был в отороченную белым корабельносерую флексикожу под минимоно. Но реальные М&М с презрением отвергли бы его за светящуюся сережку, на которой то и дело промелькивало зелеными буковками: «Иди… на хуй… если… тебе… не… нравится… Иди… на хуй… если…» Они сочли бы подобное непозволительно медийным. Да и широкая жабья рожа Картера никак не укладывалась в стандарты минимоно.

— Девчонкам нельзя, Харпи. — Он заметил Кармен.

— Это трансвестит, — оправдался Рикенхарп и протянул сложенную двадцатку ньюбаксов в окошко. — О'кей?

— О'кей, под ее ответственность, — согласился Картер, засовывая двадцатку в темно-серые бикини.

— Конечно.

— Слышал о Гиэри?

— Не-а.

— Нагероинился вусмерть, от зеленых писек.

— Ой, бля!

У Рикенхарпа мурашки по телу забегали. Паранойя снова поднимала голову, и, чтобы успокоить ее, он сказал:

— По-любому, я не собираюсь тут ничего никому отлизывать. Мне Фрэнки нужен.

— Этот дебил? Здесь он, держит совет или что-то в этом роде. Но тебе все же придется заплатить за вход, дорогуша.

— Без вопросов, — согласился Рикенхарп.

Он вытащил из кармана еще одну двадцатку, но Кармен остановила его руку:

— За наш счет, — и выложила свою купюру.

— Чувак, — рассмеялся Картер, взяв деньги, — этому педику знатно изменили голос. — Он прекрасно понимал, что перед ним женщина. — Ты все еще играешь в…

— Больше нет, — оборвал Рикенхарп, пытаясь не вдаваться в больную тему.

Вершина голубога была позади; казалось, что все внутренности сделаны из картона и любое давление их раздавит. Мышцы ни с того ни с сего сводило судорогой, так нервные дети то и дело сучат ногами. Он разваливался. Необходима еще одна доза. Когда ты под кайфом, реальность поворачивается к тебе милым личиком; когда кайф уходит, реальность обнажает свое безобразное нутро. Надо записать, чтобы использовать в песне.

Картер нажал на кнопку — и дверь открылась. Когда они проходили сквозь проем, она разразилась неприятным смехом.

Внутри стояла полутьма, было жарко и влажно.

— Кажись, твоего голубога разбодяжили коксом, или метом, или еще чем, — сообщил Рикенхарп Кармен, когда они проходили мимо покореженных пеналов раздевалки. — Что-то меня ломает сильнее положенного.

— Вполне вероятно… «Зеленые письки» — это он о чем?

— Положительный результат анализа на СПИД-три, ну, который убивает за полтора месяца. Кидаешь пилюлю в мочу, и если моча зеленеет — ты его подцепил. Лекарства от этого нового СПИДа не существует, вот парень и… — Он пожал плечами.

— А что, блинь, это за мейсто? — поинтересовался Уиллоу.

— Типа бань для гомиков, только вот мыться негде, — пояснил ему Рикенхарп, понизив голос. — Тусовочное такое место. Половина тут — натуралы, проебавшие все бабло в казино, вот и спят тут, где подешевле, понял?

— Ага. А ты-то как прознать про нейго?

— Ты меня пидором назвал, да? — усмехнулся Рикенхарп.

В темной боковой нише кто-то рассмеялся его шутке.

— Мней это не нравиться, вот, — тихонько жаловался Уиллоу Юкио, — у гребаньих педивов — мильон гребаньих болезни. А если какой-нибудь мудьило, стейк загорелый, попытаться дрочить об мою нога?

— Просто идем, ничего не трогаем, — успокаивал его Юкио. — Рикенхарп знает, что делает.

«Надеюсь», — подумал Рикенхарп. Может, Фрэнки удастся безопасно сплавить их со Свободной зоны; может — нет.

Стены из черного прессованного картона, такой же лабиринт, как в тинглерной галерее, только наоборот. Больше обычной красной подсветки; этот характерный запах обильного трения кожи о кожу, а вдобавок — смесь разнообразных дымов, лосьонов, дешевого мыла и, конечно, неистребимая вонь пота. А еще, если принюхаться, лубриканты, эректильные спреи, протухшая сперма. Перегородки достигали высоты десяти футов, а потолок терялся во тьме над головой. Бывший пакгауз удивительным образом разделялся на слои: внизу клаустрофобия, вверху агорафобия. Они миновали абсолютно темный зал. Расплывающиеся, неразличимые лица, выражения на которых было не больше, чем на телекамерах, поворачивались в их сторону.