Arbalet - Под адским солнцем Рая

Реви подняла опрокинутый мною стул, села, взяла рюмку, наполнила ее, выпила. Руки ее дрожали. Лицо раскраснелось.

— Мд-а-а-а, — протянула Эда, переводя свой взгляд с Двурукой на меня. — Никогда не думала, что увижу такое… Да ты сама по уши влюбилась, подруга!

Нифига! — хотелось крикнуть мне. — Это не любовь! Даже близко нет! Это ужас травоядной жертвы с одной стороны и радость хищника от охоты — с другой!

Но я не крикнул. Реви сидела, уставившись в пространство, и не обращая внимания на подругу.

В парадную дверь вдруг стали стучать. Сильно. Громко.

— Помогите! — раздалось со стороны улицы. — Помогите, пожалуйста!

Эда раздраженно дернула плечом, наполнила свою рюмку. Реви продолжала сидеть, глядя в пространство. Я сидел на полу.

— Пожалуйста! — разорялись с той стороны двери. — Помогите! Кто-нибудь!

Я вздрогнул, заставил себя подняться. Только сейчас я понял, что голос был девичьим. Не помочь было бы… неправильно. Эда поморщилась, догнала меня, когда я прошел уже половину пути к двери. Через пару секунд Реви присоединилась к нам.

Эда недовольно и раздраженно вздохнув, стала открывать дверь.

С самого начала с этим парнем было что-то не так. С самой первой встречи.

Она никогда бы не призналась, что он заинтересовал ее еще тогда. Еще до того, как Реви его увидела, до того, как он вступил на борт «Лагуны», этот русский был ей интересен. Она не могла объяснить то, что ощутила в тот момент, просто что-то глубинное, древнее, мощное заставило ее выйти из трюма, чтобы поглядеть на их очередного пассажира. Конечно, она замаскировала свой интерес за маской ленивого равнодушия, но впоследствии несколько многозначительных взглядов от команды все-таки словила.

Тем более, что реакция их нового знакомого на Двурукую была сильной: он явно избегал ее общества, не отвечал на ее попытки начать разговор, и вообще, казалось, в присутствии Реви немел, стараясь сделаться как можно более незаметным. Такая реакция… будоражила.

Поймите правильно, Двурукую и раньше боялись — особенно когда она со своей безумной улыбкой направляла на кого-то пистолет. Но даже тот страх — страх перед лицом смерти, которая глядела на жертв Ребекки из дула ее «Cutlass»-а — тот страх был иным. Понятным. Горько-кислым, с запахом пота и мочи.

То чувство, которое Двурукая читала на лице Артура, в его движениях и словах, во всем его естестве, стоило ей оказаться рядом — страхом не было. Это было нечто другое: мощное, тягучее, прихватывающее грудь тугой лентой, сжимающее ребра в сладкой истоме, с запахом мускуса и раскаленного песка. Причем Реви впитывала это чувство с такой силой, что у нее дрожали колени, ладони влажнели, а кровь билась в висках, словно девушка находилась в самой горячке ожесточенного боя. Подобрать определение тому, что она ощущает, Двурукая не могла, ибо никогда еще не испытывала ничего подобного.

Тем не менее, то, что Артур с первого взгляда стал для нее совершенно особенным, девушка отлично осознавала. И очень боялась, что видит этого парня в последний раз. Хоть и не призналась бы в этом. Никому. Даже себе. Особенно себе.

Удивительно, но чуть позже, буквально через несколько часов после встречи со странным русским, Реви встретила еще одного человека, к которому стала испытывать нечто подобное. То же сладко-томительное чувство, от которого тяжелеет в груди и где-то внизу живота. Пусть оно и не было столь сильным, как то, что ощущалось к Артуру, но… смотреть на своего «личного пленника», отзывающегося на имя Рокуро Окадзима, равнодушно девушка тоже уже не могла. Тем более, что если на судьбу Артура Двурукая повлиять (пока!) не могла никак (а уходить в джунгли, кишащие боевиками, одному было сродни особенно изощренному способу самоубийства), то судьба Рока была в ее руках, и отпускать японца она не собиралась.

Потом было возвращение, томительное ожидание, почти отчаяние, когда Артур не появился в назначенный срок. Жесткое противостояние с Датчем, и море облегчения, когда Токарева все-таки удалось выцепить лучом прожектора, из-за сплошной стены деревьев. Нет, ей не хотелось броситься ему на шею, когда он все-таки перелез через борт Лагуны, наоборот, больше всего на свете Реви хотела пристрелить этого сумасброда. Но она сдержалась, наслаждаясь осознанием того, что еще успеет это сделать.

А потом был роман Артура и Эды, о котором не знал разве что… да все знали. До самой распоследней дворняги в самом грязном из переулков Роанопура. Честно говоря, к этой новости Реви отнеслась довольно равнодушно, особой ревности к лучшей подруге Двурукая не ощущала…

…Пока та, во время очередной их совместной попойки, не завела разговор об отношениях. Спрашивала про Рока, смеялась… а потом начала сравнивать. Сравнивать Артура (ее Артура!) с другими. С теми, с кем спала, до и после. Такое и раньше случалось — в конце концов, обычные бабские разговоры за бутылкой спиртного еще никто не отменял. Но почему-то именно это сравнение взбесило Двурукую:

— Знаешь, в чем твоя проблема, подруга, — заявила Ребекка, наливая себе полный стакан. Долила до краев, подняла взгляд на монахиню, заглянула той в глаза. — В том, что ты пытаешься рассуждать о том, чего не до конца понимаешь.

— Оп-па, — слегка захмелевшим голосом, в котором послышались нотки удивления, отозвалась Эда. — Это вот что за говно сейчас было?… Если ты настроилась на философские разговоры, предупреждаю: я еще недостаточно пьяна для этого.

— Не «говно», но истина, — спокойно ответила Реви, опрокидывая содержимое стакана в горло. — Вот ты рассуждаешь о парнях, с которыми спишь, но… никто-то, по сути, из них тебя по-настоящему не любит. И, соответственно, по настоящему, никто и не старается сделать тебя счастливой. Все твои рассуждения о том, кто «лучше» — это рассуждения о подделках.

Эда заморгала. Двурукая удивлялась сама себе, алкоголь развязал ей язык, и обычная маска холодной безбашенности дала трещину. Впервые за многие месяцы из-под Реви-убийцы выглянул кто-то другой. Та, которая способна рассуждать не только о пушках, выпивке или бабле. Настоящая Реви. Живая.

Обычно, чтобы вытянуть ее из-под маски требовалось куда больше времени. И куда больше алкоголя.

— Таки-так, — хмель стремительно уходил из глаз монашки. — Интересные вещи ты стала говорить, подруга.

— Скажешь, что я не права?

— Ну, черт его знает, — Эда тоже налила себе. Выпили. Вместе. — О! Помнишь, я тебе про Артура Токарева рассказывала? Вы ведь с ним знакомы?

Двурукая вздрогнула, бросила на подругу недовольный взгляд:

— Ну?

— Так вот, — Эда откинулась на спинку стула, довольная собой, — он мне, между прочим, в любви признался. Так что с его стороны — не подделка.