Сергей Сюрсин - Фантастика. Повести и рассказы

– Что же теперь будет? – схватился за голову Яковлев. – Применение психического воздействия на члена комиссии… За такое по головке не погладят. Мигом институт закроют.

– Не закроют, – подал голос Малышев, все еще сидевший за столом. – Вы промолчите, а я разглашать не собираюсь. Хоть Потапов вчера и нарисовал мне зловещую картину последствий открытия Вячеслава Степановича, я все равно убежден, что в человеке победит добро.

– А как быть с решением комиссии? – спросил ректор.

– Будем считать, что никакого решения не было. А бланк оставьте себе на память, если хотите.

– Но Потапов может вернуться.

– Вряд ли. Его сейчас вообще ничто не интересует, тем более институт. Виктор, – позвал Малышев, – тебя институт интересует?

– Я спать хочу, – капризно застонал Ткачев.

– Но ведь действие знака когда-нибудь кончится, и Потапов опять появится здесь, – сокрушенно сказал Яковлев.

– Потапов – педант. Профессиональная гордость не позволит ему признаться в своей оплошности. А если все-таки вернется к этому делу, тогда я буду протестовать в Комитете против запретного решения, – успокоил его Малышев. – Но если и это не поможет, тогда… – Малышев вытащил из кармана Ткачева бумажку, смял ее не глядя и сунул себе в карман.

– Я запрещаю вам применять этот знак! Справимся как-нибудь без него, – запротестовал ректор. – Вячеслав Степанович, продолжайте работу. И срочно готовьте публикацию, – нужен референдум. Только бы успеть! Виктор, – остановил он Ткачева, – сколько у нас времени в запасе?

– Не знаю, – ответил тот. – Может, день, а может и вечность.

Тысяча девятьсот восемнадцатый. Хмурая, угрюмая Москва, настороженно следящая темными глазницами пустых окон особняков за бурным брожением революционного люда. Серый облезлый забор, над которым уныло вытянули серые облезлые шеи трубы завода Михельсона.

Тишь. Безлюдье. Стылый ветер громыхает ржавой кровлей домов да лохматит волосы на голове неизвестного, одетого легко, не по сезону в пиджачок, человека. Тот, ссутулившись и пряча лицо в приподнятый воротник, беспокойно расхаживает вперед-назад по пустынной мостовой, изредка подворачивая рукав, чтобы мельком глянуть на ручные часы. Озабоченность и нетерпеливое ожидание сквозят в каждом его жесте, в неуверенных взглядах, бросаемых то в одну сторону улицы, то в другую.

Вдали появляется одинокая женская фигурка. Она идет неспеша, помахивая легкой дамкой сумочкой. Будто вышла прогуляться или идет на свидание. Будто сейчас самое подходящее для этого время.

Она! Неизвестный скрывается за угол дома, продолжая оттуда следить за женщиной. Изредка он оборачивается назад в ожидании еще кого-то. Ревнивый муж? Возможно.

Слышен шум двигателя. Вдали из-за угла выворачивает автомобиль с открытым верхом и движется в сторону подозрительных субъектов. В автомобиле рядом с шофером сидит человек с маленькой, аккуратно подстриженной бородкой. На заднем сиденье устроились трое солдат в потертых армейских шинелях и с винтовками в руках.

При появлении автомобиля женщина останавливается, раскрывает сумочку и начинает что-то там разыскивать, украдкой бросая взгляды на приближающийся автомобиль.

Неизвестный выскальзывает из-за угла и торопливо направляется к ней.

Автомобиль приближается. Женщина внезапно устремляется через мостовую навстречу ему. В руке ее отливает стальным блеском какой-то предмет.

Неизвестный срывается на бег и в последнее мгновение успевает отбить в сторону ее поднятую руку с пистолетом.

Гулко звучит выстрел. Пуля, взвизгнув рикошетом по булыжникам мостовой, вонзается в стену здания. Сыплется штукатурка. Неизвестный борется с женщиной, пытаясь вырвать у нее из рук пистолет.

Автомобиль резко останавливается. Солдаты, выскочив из него, бегут к подозрительной паре, щелкая на ходу затворами винтовок.

Из подворотни соседнего дома гремят выстрелы. Солдаты падают на мостовую, стреляют наугад.

Перестрелка затягивается.

Захлебнувшись в негромком крике, валится ничком неизвестный, выпуская из нелюбовных объятий женщину. Та оцепенело смотрит на тело у своих ног. В глазах ее ужас.

Вздрагивает и обмякает на сиденье человек с бородкой. Шофер дико кричит и нажимает на акселератор. Автомобиль, взвизгнув шинами, срывается с места и уносится вдаль.

В подворотне слышен топот убегающих ног. Выстрелы смолкают.

Солдаты, бросившись к подворотне, возвращаются, ругаясь.

– Сбегли, заразы! – зло говорит один.

Они направляются к женщине, все еще неподвижно стоящей у застывшего тела.

– Взять эту стерву! – командует один, вырывая из ее обмякшей руки пистолет. – Семен, посмотри того.

Семен наклоняется над неизвестным, переворачивает его и, приникнув головой к его груди, прислушивается.

– Готов! – говорит он. – Буржуй, видать. Глядь, какой костюм добрый.

– Обыщи!

Семен неловко лезет в карман, вытаскивает пачку.

– Папиросы. Ихние, сразу видно. Старшой, что тут написано?

– Хрен его знает, – отвечает старший.

Семен отбрасывает пачку в сторону, вытаскивает зажигалку.

– Зажигалка. Глядь, какая чудная. Можа, забрать, – все равно пропадет.

Он щелкает несколько раз, любуясь синеватым, почти бесцветным язычком газового пламени.

– Положь, не мародерствуй, – осаживает его старший. – Документы ищи.

Семен с сожалением засовывает зажигалку обратно и вытаскивает из нагрудного кармана небольшую плоскую коробочку из странного неметаллического вещества.

– Аппарат какой-то, – он переключает тумблеры, крутит верньер настройки. Аппарат, поврежденный при падении владельца, молчит.

Семен, похлопав по остальным карманам убитого, поднимается.

– Документов нет.

– Ну и хрен с ним, – говорит старший. – И так ясно, что буржуй. Пошли! С этой там разберемся.

Конвоируя женщину, солдаты уходят.

Тишь. Безлюдье. Лишь стылый пронзительный ветер лохматит волосы на голове убитого, лежащего посреди пустынной мостовой, да упрямо пытается сдвинуть с места пачку сигарет, на торце которой написано: «Минздрав предупреждает: курение опасно для Вашего здоровья».

Грядет время сурового усатого человека с трубкой в руке…

Раскрыв вычерченную накануне карту и подсветив ее «маячком», он еще раз проверил направление. Все пока сходилось с данными карты. Опасного места не было. Но чутье подсказывало обратное. А в данном случае малейшая ошибка решала исход всего дела. Осторожно поворачивая голову, он огляделся, цепко схватывая мельчайшие подробности.

Перед ним лежал освещенный участок шириной около двадцати метров. Слепящие лучи прожекторов, установленных на ажурных столбах где-то высоко над головой, перекрещиваясь друг с другом, падали на землю, освещая каждый кустик, каждый бугорок так, что от них не оставалось ни малейшей тени. Тень появлялась дальше, у установки. Ее громада, схваченная паутиной эстакад, арок и пристроек, взмывала высоко в небо, теряясь в слегка подсвеченной звездами темноте. Прожекторы были уже не в силах справиться с такой мощью, и у основания установки лежал зыбкий серый полумрак.