Виталий Вавикин - Техно-Корп. Свободный Токио

– Это хищник, – сказал он мальчику. – Не вынимай его из ножен, если не будешь готов убивать.

С того дня прошло почти десять лет, и за все это время наномеч увидел свет лишь однажды. Этот день Макото тоже запомнил. Ему было тринадцать. Он привел друга в свой дом, и тот, не зная, кем был отец Макото, решил, что наномеч – это игрушка. Макото не успел предупредить его, да и не хотел, если честно. Ему было интересно проверить преданность доставшегося ему по наследству наномеча.

– Классная копия! – сказал друг и вытащил наномеч из ножен.

Сталь изогнулась и отсекла мальчику руку по локоть. Макото знал, что это невозможно, но он мог поклясться, что сталь пила хлынувшую из свежей раны кровь. Мать услышала детские крики, вызвала неотложку. Врачи увезли мальчика, но к наномечу прикоснуться не решились. Его убрали в ножны лишь появившиеся ближе к вечеру силовики. Макото знал, что они работают на клан Гокудо и не заберут меч. Люди из клана всегда заботились о нем и о его матери.

– Твой отец убивает даже из гроба, – сказала мать в тот день.

Макото счел это за комплемент. Сравнение запало в память, и когда он вступил на дорогу отца, то так и не посмел взять его наномеч, предпочтя получить более молодую модель, которая сможет расти вместе с ним, обагряя мир кровью во имя клана. И если он будет хорошим воином, если наномеч станет надежным другом, то вместе они когда-нибудь займут пост отца, а возможно, поднимутся выше.

Макото обучался у лучших воинов клана. Его готовили к самым сложным заданиям. Иногда оябун клана оказывал ему честь и приглашал на обед в свой дом. Макото видел его дочь – Шайори. Она была старше него. Дочь оябуна. Макото готов был отдать за нее жизнь, но никогда не смотрел на нее как на женщину. Он представлял себя хищником – диким и непокорным, у которого есть лишь один хозяин и одна цель.

Убийца, якудза. Макото видел, как Мисору – глава клана – отсек своей дочери кисть руки за проступок. Эта демонстрация кодекса чести лишь укрепила веру Макото в своего оябуна. Как-то раз сингиин клана по имени Итиро взял его с собой за город. Это было впервые, когда Макото покинул Токио. Он почти не запомнил деталей поездки, потому что все время готовился к битве, хотя сингиин взял его с собой на переговоры с заокеанскими корпократами только лишь для того, чтобы молодой якудза смог отвлечься, отдохнуть. Это был жест в память о дружбе с его отцом. Макото не понял. Не понял он и, почему ночью к нему в номер пришла молодая гейша. Это тоже был подарок Итиро, но Макото решил, что это заговор. Он обнажил наномеч, и если бы гейша не оказалась проворной, как кошка, то изогнувшаяся, голодная сталь рассекла бы ее тело надвое. Затем гейша выскочила обратно в коридор. Макото мог ее догнать, но решил, что должен помочь Итиро, защитить сингиина клана, спасти его.

Макото выбил дверь, ворвался в комнату Итиро, готовый убивать, но сингиин не нуждался в помощи. Он лежал на кровати, а у окна танцевали две гейши, одетые в кимоно. Все напряглись. Воздух – и тот начал пульсировать напряжением. Наномеч в правой руке Макото извивался, ожидая кровавую жатву. Но жатвы не будет. Итиро превратил все в шутку. И когда в номер прибежали охранники Ван Паттена – представителя заокеанских корпократов, все уже смеялись. Почти все. Макото стоял, спрятав наномеч в ножны, и зубы его были плотно сжаты.

– Мальчик испугался молодой гейши, – сказал охранникам Ван Паттена сингиин.

В эту ночь Макото не смог заснуть, потому что стоило ему закрыть глаза, как появлялся образ молодой гейши, которая становилась змеей и набрасывалась на него, вонзая в шею наполненные ядом зубы. Когда наступило утро и начались переговоры, Итиро настоял на присутствии Макото. «Я не политик. Я убийца», – гневно думал Макото. Он не слушал, о чем говорят сингиин и заокеанский корпократ. Лишь иногда до него долетали обрывки фраз, согласно которым сингиин и корпократ делили территорию Нового Токио.

– Кланы станут синдикатами, концернами, – говорил Ван Паттен. – Вы сможете контролировать выпуск сувениров, гуманитарное образование, школы, институты, где будут обучать национальным традициям.

– Нам нужен контроль за выпуском оружия, – говорил Итиро.

– Оружие – это шаткая почва для бизнеса.

– Корпократы предлагают свои фабрики. Уже сейчас концерн «Синергия» заполонил рынок своими биоэлектронными манекенами. Синергики стали полноценной частью жизни Токио. Они занимаются тем, за что не возьмутся люди. Нам нужна альтернатива.

– Гуманитарные науки могут стать хорошей альтернативой.

– Оружие.

– Сейчас заокеанские страны рассматривают возможность уменьшить товарооборот оружия. Никому не нужны революции и бунты. Никому не нужна уверенность масс в своих силах.

– Тоталитаризм! – говорил Итиро так, словно это было ругательство.

Потом их разговор перешел к странам Севера, где правила тоталитарная технократия, превращая личность человека в пронумерованный элемент системы, который всегда можно заменить и за которым закреплена исключительно однобокая роль в обществе. Все расписано по часам. Все спланировано на годы вперед. Строятся дороги, дома, фабрики. Они отказались от денег. Если роль человека определена от рождения, если человек приравнен к механизму, то ему не нужны деньги, ему не к чему стремиться, если, конечно, вышестоящий механизм не прикажет ему это. Каждая шестеренка вращает другую шестеренку. И никаких корпораций. Никаких кланов. Север не пускал на свою территорию концерн «Синергия», заставляя своих жителей выполнять всю черновую работу. Жители не возражали. Они родились шестеренками определенных размеров и должны были умереть такими же шестеренками, возможно, изношенными, со сломанными зубьями, но такими же.

– Хотите, чтобы в Токио установилась такая система? – спросил Ван Паттен. – Тоталитарная технократия не потерпит кланов и корпораций. В новом мире не будет места ни вам, ни нам.

– Если честно, то нас устраивает та система, которая установлена в стране сейчас, – сказал Итиро.

– Нас тоже устраивает, но время не стоит на месте. Север растет, множится. Любая политическая система, по сути, является опухолью общества. И если вначале она доброкачественная, то нет гарантии, что спустя какое-то время она не станет расти, убивая хозяина. Сейчас Север – такая же опухоль.

– Не вижу, чем отличается Север от заокеанских стран, – сказал Итиро. – Не вижу, чем отличается тоталитарная корпократия от тоталитарной технократии. Это те же раковые опухоли, только с разной локализацией и симптомами.

– Верно, – согласился Ван Паттен. – Только мы не собираемся лишить человека личности. Не хотим заставить его служить прогрессу. Пусть прогресс служит человеку. Взять хотя бы наших синергиков…