Джордж Эффинджер - Марид Одран

Мать снова затянулась.

— В Алжире скучно. Я прожила там почти всю свою жизнь. После того как ты навестил меня, я поняла, что надо уезжать. Я снова захотела приехать сюда, в город.

— И повидаться со мной, мамочка? Она опять пожала плечами:

— Конечно.

— И с Абу Адилем? Ты у него впервые или уже навещала в его дворце?

У полицейских это называется «выстрел в темноте». Иногда попадаешь, иногда нет.

— Я больше не имею ничего общего с этим сукиным сыном! — почти прорычала она.

Шакнахай мог бы гордиться мной. Свои чувства и выражение лица я держал под контролем.

— Что сделал тебе Абу Адиль?

— Паршивый ублюдок. Не обращай внимания» тебя это не касается. — Несколько секунд она не отрываясь смотрела на свою трубку.

— Ладно, — сказал я. — Я уважаю твои чувства, мама. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Все просто великолепно. Иди и разыгрывай свою роль защитника невинных. Рассказывай сказки какой-нибудь бедной девушке из рабочей семьи и вспоминай почаще обо мне.

Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь резкое в ответ, но вовремя опомнился.

— Когда проголодаешься или испытаешь другую нужду, обратись к Юсефу или Кмузу. Пусть дни твои будут радостны!

— Да сопутствует тебе удача, о шейх! — Всякий раз, когда она меня так называла, в ее голосе звучала злая ирония.

Я кивнул и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Кмузу стоял в коридоре там, где я оставил его. Он был таким верным, что временами хотелось почесать его за ухом.

— Неплохо бы вам поздороваться с хозяином дома до ухода на работу! — сказал он.

— Не учи меня хорошим манерам, Кмузу. — Он опять начинал раздражать меня. — Ты хочешь сказать, что я забываю свои обязанности?

— Вовсе нет, яа Сиди. Вы меня неправильно поняли.

— Ладно. — Не мог же я в самом деле спорить с рабом.

Фридлендер Бей находился в своем рабочем кабинете. Он сидел за огромным столом и растирал виски. На нем было бледно-желтое шелковое облачение, поверх него — белая накрахмаленная рубашка с застегнутым воротником и без галстука. На рубашку был надет дорогой твидовый пиджак в елочку. Только старый и уважаемый шейх мог позволить себе подобный костюм. Я подумал, что шейх просто великолепен.

— Хабиб! Лабиб! — позвал он.

Хабиб и Лабиб — имена Говорящих Камней. Существует лишь один способ различить — назвать одним из этих имен. Вероятно, кто-нибудь из них моргнет в ответ, а если нет, то невелика разница. Тем более не уверен, что они вообще станут отзываться на имя.

Оба Говорящих Камня находились в кабинете, стоя по обе стороны стула с высокой прямой спинкой. Я был удивлен, увидев сидящего там юного сына Умм Саад. Руки Говорящих Камней лежали на плечах Саада, спина его сгибалась под огромной тяжестью. Его допрашивали. Я прошел такое же испытание. Смею вас уверить, ощущение не из приятных.

Папочка улыбнулся, когда я вошел. Он не поздоровался со мной, поглядев на Саада.

— Где жили вы с матерью перед тем, как приехать в город? — спросил он у Саада.

— В разных местах, — был ответ. Голос Саада дрожал от страха.

Папочка снова потер лоб. Взгляд его был устремлен вниз, на стол, и лишь легкое движение пальцев подсказало Говорящим Камням, что делать дальше. Два великана еще крепче схватили мальчика за плечи. Лицо Саада побледнело, рот распахнулся.

— Перед тем как приехать в город, — ровным голосом повторил Фридлендер Бей, — где вы жили?

— Чаще всего в Париже, о шейх. — Голос Саада был жалобным и напряженным.

Услышав слово «Париж», Папочка вздрогнул.

— Твоей матери нравится жить среди французов?

— Наверное…

Фридлендер Бей искусно разыгрывал роль скучающего человека. Он взял серебряный ножичек для разрезания бумаги, меланхолично повертел его в руках.

— Хорошо вам жилось в Париже?

— Да, наверное.

Хабиб и Лабиб взялись под самые ключицы и таким образом выудили из Саада некоторые подробности.

— У нас была большая квартира по рю деПарадиз, о шейх. Моя мама любит хорошую кухню и званые вечера. Нам хорошо жилось в Париже. Я даже удивился, узнав, что мы едем сюда.

— А трудился ли ты, чтобы заработать денег на французскую еду и французскую одежду для своей матери?

— Нет, о шейх.

Папочка прищурился. — А как ты думаешь, откуда брались деньги на все эти удовольствия?

Саад колебался. Я услышал, как он застонал. Камни взялись за него еще круче.

— Она говорила, что деньги давал ее отец! — закричал он.

— Ее отец? — переспросил Фридлендер Бей, роняя ножичек и не спуская глаз с Саада.

— Она говорила, деньги давали ей вы, о шейх. Папочка сделал изумленное лицо и всплеснул руками. Камни отступили назад, оставив мальчика в покое. Саад согнулся, закрыв глаза. Лоб его блестел от пота.

— Разреши мне поведать тебе вот что, о проницательный отрок, — сказал Папочка, — знай: я не лгу. Я вовсе не отец твоей матери и даже не твой дедушка. Между нами нет кровного родства. Это — все. А теперь можешь идти.

Саад попытался встать, но снова упал на стул. В глазах его светились гнев и решимость, — он глядел на Фридлендер Бея, словно желая запомнить каждую черточку его лица. Палочка только что обвинил Умм Саад в обмане, и я был уверен, что мальчик продумывал какой-нибудь акт возмездия. Наконец ему удалось встать, и Он, ПОкачиваясь, направился к двери. Я преградил ему путь.

— Прими, — сказал я, вытряхнув из своей коробочки две таблетки соннеина. — Сразу почувствуешь себя лучше.

Он взял таблетки, посмотрел на меня с ненавистью и швырнул их на пол. Затем повернулся и вышел из кабинета. Я нагнулся и поднял соннеин. Перефразируя местную пословицу: белая таблетка про черный день.

После формальных приветствий Папочка пригласил меня устраиваться поудобнее. Пришлось сесть на тот самый стул, с которого встал Саад. Должен признаться, меня передернуло.

— Какое дело завело этого мальчика сюда, о шейх? — спросил я.

— Я пригласил его. Он и его мать — снова мои гости.

— Видимо, я чего-то не понял. Твоя доброта безгранична, о дядя, но зачем ты позволяешь Умм

Саад тревожить твой покой? Я знаю, она причиняет тебе немало хлопот.

Папочка откинулся на спинку стула и вздохнул. В этот момент он выглядел на свой возраст.

— Она пришла ко мне, смиренно просила прощения и принесла подарок. — Он указал на поднос с лакомством: финиками в сахаре, фаршированными мускатными орехами, — и грустно улыбнулся. — Не знаю, кто сказал ей, что я это люблю. Она была со мной почтительна и вновь просила пристанища. Я не смог ей отказать. — Он развел руками.

Фридлендер Бей соблюдал традиции гостеприимства и уважения, исчезнувшие в наши дни. Если он захотел пригреть змею на своей груди, я переубеждать его не собирался.

— Значит, твои указания относительно этой женщины изменились, о шейх? — спросила.