Александр Прокопович - Детектив с Лысой Горы

От Евы ничего не зависело. Даже от меня мало что зависело: я был болен, болен тяжело и, что ужасно, совершенно не представлял себе, каким может быть лекарство от этой болезни. Я не сочиняю песни, как Марат, не вырезаю деревянные фигурки, как Китаец, и не играю чужими судьбами, как Младшая Хозяйка. До сих пор всё в этой жизни было достаточно ясно – пережить неприятности и насладиться состоянием покоя, которое рано или поздно всегда наступает. Почему-то мне не хотелось наслаждаться…

Я уже около часа бродил по темному дому, скрипя половицами. Если местные жители верят в привидения, эта ночь даст им все основания увериться в том, что они существуют. Исходив коридоры очередного, уже пятого, этажа вдоль и поперек, я с удивлением обнаружил лестницу, ведущую еще выше. Лестница упиралась в дверь. Дверь явно вела на крышу и просто обязана была оказаться закрытой: с учетом того, как плотно, плечом к плечу, стоят дома на набережной, выход на крышу – почти то же самое, что мостик в соседнее жилище.

Дверь даже не скрипнула. Я шагнул из темноты в темень, так что определить, что она открылась, мне удалось лишь потому, что я смог сделать следующий шаг.

В другое время я бы двигался предельно осторожно, опасаясь свалиться с пятого этажа, но не сейчас. Собственно, навряд ли проломленный череп стал бы такой уж бедой по сравнению с муками, которые я испытывал после встречи с Евой. Вдалеке, по одному из проспектов, упрямо двигался огонек: вероятно, еще кто-то не спал этой ночью, причем, в отличие от меня, он не бродил по крыше, а выбрался на простор. Вдруг огонек пропал, чтобы снова появиться через несколько секунд. Нет, не так. Огонек никуда не пропадал, просто между мной и огоньком находилась фигура, которая и заслонила его от меня…

– Алекс, это вы?!

Я сделал еще один шаг. Наверное, я бредил – по всему городу, вокруг, вверху, под ногами расцветали огни – серое и черное превратилось в черное с золотым, холод стал жаром, я не стоял, я плыл в ладонях города, который привел в эту ночь меня и Еву.

Удивление? Нет, просто кто-то встряхнул мозаику калейдоскопа – и всё встало на свои места – когда всё ясно, всё понятно. Можно ли поверить женщине, которая, встретив вас глухой ночью на крыше дома, где вы оказались совершенно неожиданно для самого себя, говорит: «Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя…»

Я верю.

Сантиметров десять – примерно настолько я стал выше, выходя из спальни Евы. У меня были свои планы на предстоящую неделю в Питере, и свадьбе Евы и Леонида там не было места. Праздновать мы будем в другом городе, и, почему-то мне кажется, Леонид с нами не поедет.

Я выходил из спальни невесты накануне ее свадьбы в шестом часу утра, не считая нужным скрываться. В конце концов, кто мог бы меня теперь остановить? Объединенное войско Москвы и Киева?

Человек, который шел мне навстречу, получил от меня лучшую из моих улыбок… К моему удивлению, это был Леонид. Красные белки глаз и мешки под глазами не оставляли сомнений в том, что он тоже не спал эту ночь. Черт, по-моему, он не обрадовался моей улыбке и даже не заметил, что я стал выше. Зато он точно знал, откуда я иду. А я как-то не был настроен на решительные действия здесь и сейчас. В конце концов – куда он денется?

Это утро снова было неидеальным. На досуге надо будет разработать схему идеального пробуждения Алекса Каховского и повесить над кроватью, чтобы каждый, кому я понадоблюсь раньше полудня, знал, как именно следует обращаться с моим еще не проснувшимся телом.

Я был не единственным, у кого не задалось утро. Павел Андреевич явно не мечтал встречать его у моей кровати. То, что это именно он, я догадался по выглядывающему у него из-за спины господину Михайлову.

– Вы хотели меня видеть?

– Да, причем вместе с сыном.

– Придется вам пока что удовольствоваться одним из нас. – Интересно, какое он видит удовольствие в общении с ним – я же не о шедеврах Эрмитажа побеседовать хочу…

– Детектив, поторопитесь. Леонид и Ева исчезли, и для того чтобы понимать, что происходит, мне нужна вся информация.

От этого можно сойти с ума. Сколько тысяч возможностей счастья упущено. Каждый мой шаг был шагом в сторону от цели. Чтобы я ни делал – я делал не то. Почему я не отправился в Санкт-Петербург в прошлом веке?..

Павел Андреевич выслушал меня, ни разу не перебив и не задав ни единого вопроса. Прошло не больше пяти секунд, чтобы он принял решение:

– Поедете со мной? – мне не нужно было спрашивать его, куда и зачем, мне нужно было только вовремя говорить «да» или «нет».

– Да.

– Тогда достаньте себе транспорт, в моих санях мест нет.

Думаю, я побил рекорд скорости по одеванию. Во всяком случае, к тому моменту, когда сани главного хранителя только выезжали со двора, я уже стоял внизу и лихорадочно соображал, искать сани или пытаться угнаться за хранителями на нашей повозке.

Мои раздумья были прерваны двумя событиями – появлением Алисы в сопровождении Данилы и звоном колокольчиков. На сегодняшнее утро был намечен предсвадебный променад: тройка, запряженная в сани на сверкающих полозьях, расписанные во все цвета радуги. Всё это должно было символизировать отчаянную радость пассажиров. Тройка величаво приближалась к нам.

Думаю, кучер сильно удивился, когда снег вдруг резко приблизился к его лицу, а сани начали поспешно удаляться. Извиняться буду потом.

Надеюсь, эти лошади меня не запомнят, потому что, если они смогут меня узнать, – непременно затопчут при первой же возможности. Кнут у меня в руках задал тройке скорость, которую можно развить, лишь убегая от боли. Гороховая улица, по которой мы мчались, пролетела, будто и не было. Не успел я сообразить, куда мы направляемся, как, свернув вслед за санями хранителей, мы оказались на льду Мойки. Наверное, у питерских лошадей специальные подковы, как иначе можно бежать по льду и не скользить – не представляю.

Слева, справа уносились назад дворцы, а впереди темнела громада развалин Новой Голландии…

Сани Павла Андреевича поравнялись с развалинами и остановились. Главный хранитель и несколько его подчиненных успели подняться на берег, когда впереди из-за острова появились еще одни сани. Я не раздумывал – впереди, по льду Мойки, летели сани с Евой и Леонидом.

Грохот десятков колокольчиков, украшавших наш экипаж, был ужасен. Я себя чувствовал как муха, случайно залетевшая в бубен во время удара – полная потеря ориентации в пространстве, плавно переходящая в частичную потерю пульса.

Единственным спасением было заткнуть уши, чего я сделать не мог, – руки были заняты.