Мария Гуцол - Осенняя жатва [СИ]

Холодный ночной воздух хлестнул по горящему лицу. Сзади закричали. Рэй миновала первую арку двора, нырнула в следующую. Здесь был сквозной проход, если знать, как срезать путь.

Правое плечо болело так, как будто в него забивали гвозди. И, словно отзываясь, начало ныть левое, простреленное, дыхания не хватало. С трудом Рэй перекинула себя через невысокую стену, разделяющую два двора.

На маленьком пятачке, зажатом между стен домов, царила темнота. Светились два окна на уровне второго этажа, но их света недоставало, чтобы что осветить закуток. Медленно, стараясь не шуметь, Керринджер двинулась к серому проему выхода.

Из-за стены донеслись голоса. Рэй подобралась. Кто-то с шумом полез по старой каменной кладке, заросшей диким виноградом. Сорвался, выругался, проклиная суку, из-за которой колено не сгибалось.

Керринджер зло улыбнулась в темноте. Ее глаза успели приспособиться к недостатку света, так что она имела небольшое, но преимущество. Левая рука сама собой сложилась в кулак. С правой у нее удар был поставлен лучше, но что поделать.

Со второй попытки мужчина смог перелезть через стену. Повис на руках, стараясь беречь ногу. Разжал пальцы, когда ботинки коснулись брусчатки, начал оглядываться. Рэй отплатила ему той же монетой — ударила в живот. И пока он ловил раскрытым ртом воздух, ухватила за воротник куртки и с размаху впечатала головой в стену. Тот осел на землю с глухим стоном. За стеной выругались. Керринджер бросилась прочь. Сердце колотило где-то у горла.

О том, что нужно позвонить Нику О’Ши, она сообразила только после того, как закрыла за собой на защелку дверь квартиры, проверила патроны в револьвере, оценила кровавые брызги на коричневой осенней куртке и закурила первую сигарету.

Голос детектива в трубке звучал бесконечно устало:

— Да?

— Слушай, — Рэй замялась, пытаясь сообразить, с чего начать. Болело плечо, болело лицо. — У меня две новости. Обе… странные.

— Слушаю, — вздохнул О’Ши.

— Я говорила с Томом Лери. Он играл сегодня на площади.

— Черт. Он что, специально подставляется?

— Послушай дальше. Сказал, что получил по голове, когда выходил из бара. Потом его везли по дороге на Смоллтаун. Понимаешь, к чему я.

— Кажется, да. Какая вторая новость?

— По голове попыталась угостить меня, — Керринджер мрачно усмехнулась.

— И? — из голоса О’Ши разом пропали умирающие интонации.

— Дай ориентировку по больницам. У одного должен быть сломан нос, второго я ударила головой о стену.

В трубке с облегчением рассмеялись.

— Ты страшная женщина, — сказал детектив. — Как сама?

— Плечо и скула. Переживу.

— Загляни к врачу. Нужно же мне предъявлять что-то тем двум бедолагам, если мы их поймаем.

Рэй пообещала, О’Ши отключился. Она закурила вторую сигарету и наконец сообразила, что можно поставить чайник и сделать горячий кофе. Адреналин схлынул, и женщину начало знобить. Она добрела до ванной, критически оглядела свое отражение в зеркале. На скуле наливался синяк. Отросшие волосы падали на глаза, и взгляд из-под них показался Рэй совершенно безумным. Она устало прислонилась лбом к холодному зеркальному стеклу. Подумала, что чувствует себя почти так же, как летом, когда над Байлем медленно и тяжело зрел ураган, и все туже сжимала свои чары в кулаке Гвинет, волшебная невеста Курта Манна, не умевшая выживать в человеческом мире без его любви.

Тишина в квартире показалась Керринджер слишком тяжелой, она запустила плэер на ноутбуке. Музыка басами ударила по ушам. Рэй поморщилась и сделала тише. Потом еще тише. Устало помассировала виски. День получился бесконечно долгим, но она не была уверена, что сможет заснуть. В животе комком свернулась какое-то смутное предчувствие, знакомое Рэй скорее по Другой стороне, чем по этой. Она снова закурила, хотя от привкуса табака во рту начало подташнивать. Смяла в кулаке опустевшую пачку, стиснула до боли пальцы.

До Самайна оставалось ровно четырнадцать дней. Без четырнадцати дней четырнадцать лет назад Рейчел Керринджер вышла на порог отцовского дома, чтобы поглядеть, как несутся через предгрозовое небо всадники Дикой Охоты.

Она зло ударила кулаком по столу. Кофе из чашки плеснул на столешницу. Рэй выругалась, потянулась за тряпкой. Виной ли тому драка, усталость или странное предчувствие, но пальцы дрожали.

В дверь позвонили. Хриплая трель заставила Керринджер выпустить тряпку и чуть не опрокинуть чашку. Медленно она вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Стрелка на кухонных часах приближалась к одиннадцати вечера.

Осторожно, почти крадучись Рэй двинулась к двери. В прихожей подхватила с тумбочки револьвер и сразу почувствовала себя увереннее. Взвела курок.

— Кто? — голос прозвучал сдавленно, и Рэй закашлялась, пытаясь прочистить горло.

— Я.

Дверь приоткрылась, хотя Керринджер точно помнила, что закрыла ее на защелку. Она резко толкнула ее босой ногой, одновременно вскидывая револьвер.

Мужчина на лестнице поднял руку, словно пытаясь заслониться.

— Я не выдержу седьмой пули, Рэйе.

Вначале она его не узнала. Запавшие глаза, под ними тени, губы сжаты, их линия похожа на шрам, словно каждый шаг давался ему болью.

Впрочем, наверное, так оно и было. Медленно Рэй опустила револьвер. Выдохнула:

— Ты.

— Я могу войти? — Кертхана, Король-Охотник, предводитель Дикой Охоты переступил с ноги на ногу. Даже в скудном свете единственной тусклой лампочки на дверью Керринджер видела, что под распахнутой курткой футболка на груди пропитана темным.

Не совсем соображая, что делает, она опустила оружие и посторонилась, пропуская сида в квартиру.

Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть макушкой притолоку. На пороге он споткнулся, скосил глаза на гроздь ягод рябины, прибитую к дверному косяку гвоздем из холодного железа, и криво усмехнулся.

— Положи револьвер, — голос Охотника звучал бесконечно устало.

— Зачем ты пришел? — оружие оттягивало руку, ладонь вспотела, но без него было бы хуже.

Она жадно вглядывалась в знакомые до рези черты, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Раненый, измученный, в медных волосах поблескивают редкие серебряные нити. Такого Охотника Рэй не могла ненавидеть. И бояться тоже не могла.

— Чтобы просить тебя о помощи, — в голосе сида звучала насмешка и горечь. — Мои раны может врачевать только та рука, которая их нанесла.

Осторожно Керринджер отложила револьвер. Сказала:

— Я не знала.

— У меня есть свои гейсы. Сейчас плохое время, чтобы их нарушать.

Он пошатнулся, оперся на стену и добавил:

— Я бы не пришел к тебе. Но холодное железо сильнее моих чар. Даже моих чар. Те, кто научил вас его ковать, знали, что делали. Одна пуля застряла, нужно вытащить.