Анна Бахтиярова - Игра в самозванцев

Я чуть не расхохоталась ему в лицо. Он хочет быть со мной? С той, из-за которой когда-то лез на стену. Видно, от меня прежней, и правда, ничего не осталось…

Мы попрощались на парковке. Перед розовым лётом. Эйван хотел прикоснуться ко мне, и я, пересилив неприязнь, позволила поцеловать руку. Он отпустил ее не сразу, подержал в ладонях, как главную на свете ценность.

— Просто поверь мне, — прошептал он проникновенно. — Просто поверь.

Эйван считал, что закончил встречу на своих условиях. Он наделся на собственную неотразимость. К тому же, я не послала его сразу, а это выглядело хорошим знаком. Бывший жених не подозревал, какой ураган бушует в моей душе. Я смолчала лишь по одной причине. Попытка поставить точку сейчас закончилась бы срывом. А Релия, которую он знал, не могла повести себя, как истеричка.

Это вызвало бы подозрения. Ненужные и опасные.

Гламурный транспорт взмыл в воздух, а я сидела в кресле, обняв колени, и сжимала зубы, чтобы не закричать. Откровенность Эйвана разбила последние иллюзии. Теперь я знала, что вся моя жизнь в родном Доле — ложь. За восемь лет я смирилась с предательством семьи, но оставался крохотный «островок» — моя несбывшаяся любовь. Она единственная казалась настоящей. Чем-то реальным и стоящим. В роли Инги Брир — и в камере, и на улице — я запрещала себе думать о нашем с Эйваном прошлом. Но только теперь осознала, что оно всегда оставалось со мной. Подпитывало, не позволяло сломаться.

Что ж, Эйван прав: девушка по фамилии Солнечная была глупой. Она сама напросилась. Пусть покоится. И необязательно с миром. Всё, чего она заслужила — это забвение…

…Чем ближе я подлетала к дому, тем отвратительнее себя чувствовала. В душе прожгли дыру, ее края тлели, поражая всё больше и больше здоровой плоти. Я снова ощущала себя девочкой, стоящей у приоткрытой двери материнской спальни. Внутри находилось место лишь для Арии. Не для меня. Мне изначально не полагалось места ни в сердцах кровных родственниках, ни в душе мужчины, которому я поверила безоговорочно.

Единственный, кому имелось до меня хоть какое-то дело, даже не был человеком.

Смешно? Пожалуй.

А, впрочем, я теперь тоже не совсем настоящий человек…

…В спальне Квентина горел свет, и я постучалась. Он ждал моего возвращения, уткнувшись в личный экран. Смотрел кино. Что-то комедийное. На губах играла легкая улыбка, в глазах плясали смешинки, как у беззаботных детей.

— Всё настолько отвратительно? — спросил Квентин, выключая фильм.

О! Видать, выглядела я мерзко. Или он просто просканировал меня с порога? Я же просила этого не делать. Впрочем, какая разница? Лучше, если рядом тот, кто понимает, насколько тебе паршиво. А не самовлюбленный павлин, свято верящий, что разгадал чужую душу с закрытыми глазами.

— Роэн устроил шоу, — поведала я без выражения, скинула сапоги и устроилась на кровати с ногами, чего прежде никогда не делала. — Точнее, шоу устроила тайная любовница Роэна — Катарина Василек.

— Да ты меня разыгрываешь! — не поверил Квентин.

— Если бы, — я с трудом поборола желание положить голову на плечо напарника. — Так что мы с тобой, и правда, дилетанты в сыскных делах. А я еще и в любовных.

Робот покосился с подозрением.

— Это Роэн тебя так расстроил неразборчивостью?

Я отрицательно мотнула головой.

— Лучистый. Он приставил за мной хвост. И едва голубки удалились со сцены, явился сам.

Квентин подвинулся ближе и осторожно взял меня за руки.

— Что случилось?

Вопрос прозвучал мягко. Проникновенно. Так, что захотелось довериться. Но я не могла.

Не могла рассказать всей правды.

— Помимо того, что я идиотка, а Лучистый — последняя скотина?

Попытка свести все к шутке провалилась с треском.

— Он обидел тебя? — спросил Квентин требовательно, но, по-прежнему, мягко. Хотя одно не могло сочетаться с другим по определению.

— Нет, не меня, — я всхлипнула. — А многих других. Раньше. Со мной он хочет отношений. Всерьез. Скажи, чем я заслужила этого мерзавца? Он говорит, что мы похожи…

— Лучистый ошибается. Он тебя не знает.

Глаза обожгли слезы. Но не пролились.

— А кто меня знает? — спросила я горько. — Думаешь, ты?

Он сильнее сжал мои ладони.

— Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было.

Меня захлестнула обида. Теперь и на Квентина.

— Ну да, ты же сканируешь меня и легко выясняешь настроение. Но это не значит, что ты понимаешь. Понимаешь, что мне нужно! Это не так!

Я думала, он возразит. Найдет убедительный или успокаивающий аргумент.

Но робот придумал иной способ привести меня в чувство. Тот, который мгновенно стер и злость, и горечь, и вопросы без ответов. Квентин притянул меня к себе и…

От поцелуя — нежного и требовательного — голова опустела, а тело сделалось легким, вот-вот воспарит. Появилось ощущение, что я — настоящая и мертвая — была разбита на миллион осколков, а теперь вновь стала единым целым. Не склеенной из кусочков, а воссозданной заново. Я превратилась в уверенную и чувственную женщину, которая хотела… нет, которая желала одного: чтобы этот миг продолжался вечно.

Сильные мужские руки скользнули по телу, и оно затрепетало, заныло от предвкушения.

Я четко осознавала, что мне сейчас нужно, и эта мысль не пугала, казалась естественной и закономерной.

— Квентин, — прошептала я, отстранившись. Но лишь на секунду. Я не собиралась останавливаться, и он это понимал.

Я с первого дня возвела эту стену, и теперь она рассыпалась в прах.

— Ш-ш-ш, — робот снова притянул меня к себе, чтобы добраться до молнии на платье.

Мне самой не терпелось избавиться от одежды. Я хотела ощущать кожей прикосновения умелых пальцев и губ. Хотела ласк. Сначала нежных, затем жарких и настойчивых, доводящих до исступления. Хотела, чтобы этот опытный в постельных делах почти человек заставил меня испытать то, чего я не получала ни от одного мужчины. Чтобы он стер и случайных уличных любовников, и Эйвана. Стер память о близости с бывшим женихом.

Квентин знал всё, что со мной происходило. Или с моим организмом. Неважно. Угодники отлично контролируют весь процесс, чутко улавливая реакцию партнера. Но меня не волновала техническая сторона вопроса. Я тонула, погружалась всё глубже, и снова всплывала на поверхность, наслаждаясь каждым мгновением. Я подчинялась роботу полностью, но то была видимость. В подчинении, скорее, находился он, улавливая мои желания и воплощая их в жизнь секунду за секундой.

Цветочные боги! Солнечные! Все на свете!

Спальня перестала существовать. Исчезли стены и потолки. И даже кровать. Мы словно зависали в воздухе — среди облаков. Мы были единым целом. Одним существом.

Ощущение абсолютной эйфории захватило нас полностью.