Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

Три Саргасс привела всех троих на лужайку – подстриженный пригорок, поросший иссиня-зеленой травой безо всякого запаха, в окружении тех же самых краснолистных деревьев, что едва ли не мели по земле ветками. Не сад, а крошечный самоцвет – одна из поблескивающих граней Жемчужины Мира. Не беспокоясь за костюм – все равно мятый, и пятна от травы асекрету, видимо, уже не пугали, – Три Саргасс села и принялась за свое мороженое с решительным и сосредоточенным выражением.

– И не знаю, почему я еще с вами, – Двенадцать Азалия шлепнулся на траву. – Меня-то Солнечные не выгоняли из квартиры.

– Солидарность, – сказала Три Саргасс. – И твоя известная неспособность не совать свой нос в чужие дела.

– С такими неприятностями, Травинка, мы еще не сталкивались никогда в жизни.

– Да, – весело ответила Три Саргасс.

– Это… было странно , да? – спросила Махит. Она все перебирала в мыслях события. С какой легкостью они убедили Солнечных в том, что это самозащита. Не такая уж завуалированная угроза, намек, что если бы она поступила под опеку Один Молнии в министерстве войны – в Шести Раскинутых Ладонях, – то ничего не случилось бы. – Что они нас… отпустили просто так. Выгнали из апартаментов и не просили дождаться допроса в каком-нибудь полицейском участке. Несмотря на уровень угрозы, которой мы явно подвергаемся.

– То, что нас отпустили, само по себе не так уж необычно, – сказала Три Саргасс. – Не знаю, как принимают решение о самообороне на твоей станции, но мы склонны относиться к тому, кто о ней заявляет, с презумпцией невиновности.

– А странно то, как Солнечный намекнул, что тебе не пришлось бы совершать убийство при самообороне, если бы ты пошла в министерство войны, – добавил Двенадцать Азалия, широко пожимая плечами. – Или с чего Травинка решила, что им стоит угрожать в ответ.

Махит облизала ложку, смакуя остатки этого зеленого вкуса. Когда ложка засияла, она спросила, подбирая слова аккуратно как никогда:

– Кому служат Солнечные?

– Городу, – одновременно ответили асекреты. Дежурный ответ, выученный ответ – ответ из тейкскалаанского мироощущения.

– А кто ими командует? – продолжала Махит.

– Никто, – сказала Три Саргасс. – Вообще никто, в этом и суть: они отвечают перед ИИ Города – центральным алгоритмом, который следит…

– Как метро, – добавил Двенадцать Азалия. – Они – Город, так что в первую очередь служат императору.

Махит помолчала, нащупывая края вопроса, правильную формулировку.

– Алгоритм метро написал Десять Перл, – начала она, вспоминая ту сцену из проблеска имаго, как Десять Перл заслужил свое место: «непогрешимый алгоритм».

– Десять Перл не контролирует Солнечных, – сказал Двенадцать Азалия. – Они – люди.

– Люди, которые реагируют на потребности Города, – медленно, обдумывая идею, сказала Три Саргасс. – Люди, которые отправляются туда, куда их пошлет Город, – а вот центральным ИИ, полагаю, действительно управляет Наука…

– Кто контролирует Шесть Раскинутых Ладоней? – перебила Махит.

– Министр войны – Девять Тяга. Она новенькая – меньше трех лет в Городе, – но у нее безупречный послужной список во флоте. Просто-таки раздражающе безупречный; мне однажды довелось почитать о ней в базе данных Информации.

– Три Саргасс, – сказала Махит, – а может министр войны поменять то, что имеется в виду под нуждами Города? Для… ну, для чего угодно.

– Какое вкусное и ужасное допущение, Махит, – ответила Три Саргасс с утомленной елейностью. – Намекаешь на заговор двух министерств нашего лучезарного императора по захвату полиции?

– Не знаю, – сказала Махит. – Но это одно из правдоподобных объяснений утренних событий.

– «Правдоподобное» – еще не значит «вероятное», – сказал Двенадцать Азалия. Говорил он оскорбленно. Потревоженный такой идеей. А идея действительно тревожная. Махит его понимала. Она не могла представить, зачем это Войне, даже если это возможно. И не очень-то хотелось, чтобы это было возможно.

«Сколько глаз Города за нами сейчас наблюдает?»

– Обсуди пока все с послом, Лепесток, я спать , – сказала Три Саргасс.

– Спать? – изумленно переспросила Махит.

Три Саргасс, доев мороженое, ответила тем, что сняла камзол, легла в траве на живот и положила лоб на скрещенные руки. Приглушенно сказала в землю:

– Я не спала тридцать девять часов. У меня серьезно подорвано критическое мышление, как и у тебя. Я не представляю, что делать с твоими машинами бессмертия, возможным сговором Науки и Войны, войной в целом, тем, что члены моего правительства хотят тебя убить, против чего я решительно настроена как по профессиональным, так и по личным причинам, и ты мне так и не рассказала, что тебе говорил император…

– Ты общалась с его лучезарным величеством? – ошарашенно переспросил Двенадцать Азалия в тот же момент, когда Махит переспрашивала:

– По личным причинам?

Три Саргасс прыснула.

– Я – спать, – повторила она. – Разговаривай с Лепестком или сама ложись – мы похожи на загулявших стажеров-асекрет, в саду Востока-Четыре нас никто не потревожит, а уж когда я проснусь… придумаю какой-нибудь там план, – она закрыла глаза. Махит видела, как она обмякла, – глупо было сомневаться, что она не притворяется.

– Когда вы учились, она была такой же? – спросила Махит, совершенно обессиленная.

– Ну… несколько менее устрашающая версия, да, – сказал Двенадцать Азалия. – Так ты правда побывала на аудиенции с Шесть Путем?

«Восемьдесят лет мира», – сказал на этой аудиенции император. Сказал с таким пылом, с таким неприкрытым желанием . Восемьдесят лет чиновники чувствовали себя в такой невероятной безопасности, что сон на лужайке казался им предпочтительней поиска политического убежища. Широкий купол неба был таким синим и таким бесконечным, а Махит под ним чувствовала себя такой маленькой. Ей никогда не привыкнуть к безграничности планет, даже если эта планета по большей части – город.

– Да, – сказала она. – Побывала. Но сейчас рассказать об этом не могу.

– А сколько ты уже на ногах?

– Наверное, столько же, сколько она.

А то и дольше. Махит сбилась со счета. Это звоночек. Пальцы все еще покалывало, они почти онемели. Впервые она задумалась, вдруг это останется навсегда ; вдруг это неизлечимое повреждение. Вдруг впредь все, чего она коснется, будет казаться на ощупь только слабым электрическим огнем.

Можно ли привыкнуть жить с этим? Она сомневалась, что сможет. Резко ощутила, что еще чуть-чуть – и разрыдается.

Двенадцать Азалия вздохнул.

– Как мне ни больно признавать, но Травинка права. Приляг. Закрой глаза. Я… посторожу.