Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

Махит в смятении поняла, что даже не думала о плате. У нее было жалованье – еще не полученное, и она питала некоторые сомнения, что вообще когда-нибудь получит единый транш, если тейкскалаанское правительство продолжит деградировать в том же духе – и был счет на кредитном чипе, который даже не считается нигде, кроме лселского банкомата. А она забралась в такую даль, с чего-то решив, что операция – это как ресторан во дворце: пройдет за счет чужой щедрости или политического союза. Как глупо . Она не подумала. Она вела себя как…

… а, пожалуй, как тейкскалаанская аристократка.

Да пошло оно все.

– Можете забирать аппарат, который извлечете, – сказала она. – И делайте с ним что пожелаете, только не передавайте сотрудникам министерства науки или самому императору.

– … Махит, – в шоке произнесла Три Саргасс.

Махит взглянула на нее и выставила подбородок, увидев, как все черты лица Три Саргасс рисовали разочарование и ощущение предательства. Неужели ей действительно было так важно, чтобы Махит уважала тейкскалаанские ценности, подчинялась укладу и принципам тейкскалаанской бюрократии и дворцовой культуры? А она теперь просто отдает то, что Искандр с таким трудом пытался продать. Да. Да, наверняка ей это было важно, и Махит жаль это понимать, но, увы (значит, все-таки не дружба, не удачно подвернувшийся союзник, а только корысть, и это ранило , но сейчас ничего не поделать), ни времени, ни сил объясняться или заглаживать разочарование нет.

Но Пять Портик сказала: «По рукам», – с таким видом, будто ее угощали вкусным десертом. Махит замутило.

– Технологическое пиратство у культуры, которая действительно практикует нейрохирургию, стоит больше одной экспедиции к тебе в голову, посол. Не желаешь чего-нибудь еще? Улучшить зрение? Исправить линию роста волос так, чтобы стать привлекательной даже для своих асекрет?

– В этом нет необходимости, – сказала Махит, стараясь не вздрогнуть. Стараясь ничего не выдать на лице. Совершенно тейкскалаанское, безмятежное выражение. Как учил Искандр. (Она его убивает? Своего имаго, вторую половину? Не эту ли цену она на самом деле платит: уничтожение того, кем должна была стать, хоть и заменит его им же самим?)

– Как угодно, – сказала Пять Портик. – Не считая происшествий вне моей власти – даже здесь, в Беллтауне, не гарантируется защита от рейдов Солнечных, посол, а я сдам твой аппарат, если на кону будет стоять моя жизнь, – я обещаю, что твоя внепланетная технология не попадет к тем, кому нужна больше всего.

– Это просто ужасная идея, – сказала Три Саргасс в пустоту, и Двенадцать Азалия положил ладонь ей на руку.

– Знаю, – сказала Махит, – но выбора у меня нет.

– Могу себе представить, – сказала Пять Портик. – Иначе бы ты не приехала сюда. Идем в операционную. Приступим. Асекреты, заберете ее где-то через три часа – если вообще заберете.

КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС 22.00-6.00 – ИЗ-ЗА УЧАСТИВШИХСЯ МАССОВЫХ БЕСПОРЯДКОВ СОЛНЕЧНЫЕ ВВОДЯТ КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС В СЛЕДУЮЩИХ ПРОВИНЦИЯХ: ЮЖНЫЙ ЦЕНТР, БЕЛЛТАУН-ОДИН, БЕЛЛТАУН-ТРИ […]

[…] в свете текущих обстоятельств Тейкскалаанская империя требует нового посла со станции Лсел. Конец сообщения.

Не считая стерильной чистоты, операционная Пять Портик ничем не напоминала палаты из белой пластмассы, которые Махит помнила по Лселу. Здесь находился стол из полированной стали на регулируемой платформе, окруженный лесом мобильных манипуляторов и сложных фиксаторов. Снимая пиджак, Махит чувствовала себя как во сне, совершенно нереально. Рубашку она оставила – вместе с тайнами Лсела, все еще приклеенными к ребрам. Пять Портик, похоже, было все равно; она быстро уложила Махит на стол ничком и закрепила голову в клетке из смягченных прутьев и ремешков. Какой-то абсурд. Она позволяет незнакомке вырвать из головы имаго-аппарат в каморке какого-то жилкомплекса на другой планете. Сама на это согласилась – и не раз.

«Искандр, – подумала она в последней отчаянной попытке достучаться, – прости меня. Мне жаль – пожалуйста, вернись …»

Все еще молчание. Ничего, кроме пробежавшего по рукам до кончиков пальцев мерцания от нервного повреждения.

Пять Портик подошла с иглой, на кончике налилась капля анестетика. Диафрагма в искусственном глазе разверзлась, объектив выдвинулся вперед; казалось, в предплечье Махит уколол не шприц, а раскаленное лазерное сердце этого глаза.

Голова закружилась. Ладони Пять Портик легли на ее руки. Она чувствовала, как ее кости упирались в сталь. Лазерный глаз расширился еще больше – она ощутила на себе его жар – неужели она будет резать глазом …

Пустота. Медленный распад, отмотка назад – и снова все пошло в правильном порядке, воспоминание о смыкающейся тьме, падение , а затем он очнулся в недрожащей плоти, легко и медленно втянул в горло каплю кислорода – первое облегчение, головокружительное и глубокое облегчение, он дышит , невероятная радость от того, что легкие наполняются воздухом, когда воздух не поступал вот уже…

(Он был на полу, задыхался на полу, ворс ковра под щекой, а теперь щека на чем-то холодном.)

Дыхание, еще замедленнее, из-за наркотиков.

(…не его щека , легкие слишком маленькие, тело – узкое и хрупкое от молодости и усталости в равной степени, и был ли он вообще когда-нибудь настолько молодым – десятки лет назад, – другое тело, новое маленькое «я», он же умер, разве нет, – значит, умер и стал имаго, в новом теле…)

Его рот издавал плачущие, абсурдные звуки. Он никак не мог понять почему.

Не важно. Он дышал. Он погрузился обратно во тьму.

На станции Лсел рассвет происходит четыре раза за двадцать четыре часа. Рассвет на его руках (без морщин, с подстриженными ногтями), лежащих на закаленной серой стали, холодной. Пальцы покалывает от адреналина, словно иголками. Напротив – Дарц Тарац (откуда-то издалека – голос, незнакомый: этот Дарц Тарац какой-то невероятно молодой, больше похож на человека, чем тот живой труп, каким его запомнил кто-то другой), с серьезным лицом под тронутыми проседью тугими кудрями, говорит:

– Мы пошлем вас в Тейкскалаан, господин Агавн, если вы согласны.

Он говорит <���как он это помнит> (как сказала и она ):

– Я хочу. Я всегда…

И налетает яркая страсть, голое постыдное вожделение того, что не принадлежит ему по праву. Тогда он это почувствовал впервые?

(Конечно, нет. И она – не впервые.)