Константин Соловьев - Канцелярская крыса [AT]

Лязгая зубами от страха и неизвестности, инстинктивно сопротивляясь тащащим его рукам, Герти подумал, что все, может быть, не так уж и плохо. Судя по всему, трон угольщиков представлял собой разновидность позорного столба, издревле известного на континенте. Судя по тому, как грубо он был сработан и как торчали из него заклепочные шипы, провести в таком кресле даже час было бы чрезвычайно неудобно, если не сказать мучительно. Но он сможет это пережить. Если угольщикам надо подвергнуть его унижениям и страданиям, Гилберт Уинтерблоссом сможет принять это, как полагается джентльмену, с пренебрежительной улыбкой и ледяным спокойствием.

Когда его подтащили ближе, Герти заметил странную деталь, укрывавшуюся от него прежде. Под седалищем трона располагался металлический куб с заслонкой, напоминающий печь. Судя по многим признакам, это и было печью. Закопченной примитивной печью. Когда Герти заметил вторую странность в конструкции трона, то ощутил, как моча в его мочевом пузыре превращается в раскаленный кипяток. Подлокотники трона были обмотаны толстой проволокой. Весьма спорный элемент оформления, если расценивать трон с точки зрения предмета интерьера. Но весьма обоснованный, если представить, что…

— Нет! — заорал Герти, преисполнившись новых сил, — Не надо! Не туда!

Угольщики взвыли от возбуждения.

— На трон его! Средней прожаренности! С корочкой!

— Вы не посмеете! Стойте! — слова вдруг стали изливаться из него сами собой, рожденные, казалось, не голосовыми связками, а желудком, — Я ничего вам не сделал! Пожалуйста! Перестаньте!

— Специально для сыряков, — удовлетворенно сказал Паленый, наблюдая за тем, как угольщики тащат Герти к закопченному трону, — Удивительное изобретение морального воздействия. Позволяет любому сыряку ощутить, каково быть в шкуре угольщика. Ты даже не представляешь, сыряк, насколько оно эффективно. Тут весь вопрос в том, сколько дров подбрасывать… Если сухих и побольше, моральное воздействие начинается практически сразу. Некоторые сперва кричат, потом затихают. Другие наоборот. И этот запах… Ты никогда не узнаешь всю подноготную человеку, если не увидишь его глаза, когда он вдыхает запах своего же паленого мяса. Удивительное ощущение. Ну а для тех, кто поупрямее, есть и сырые дрова. Это долгий метод, иногда может занимать день или два… Тоже интереснейшее воздействие. Сыряк сперва вырывается и кричит, потом успокаивается, потом начинает ерзать, а лицо делается задумчивое, ну как у философа…

— Оставьте меня! — взвыл Герти, тщетно пытаясь извернуться, — Я из Канцелярии! Из Канцелярии!

Паленый с жуткой ухмылкой, обнажавшие тронутые пеплом губы, потрепал его по плечу.

— Да тут, почитай, все из Канцелярии, приятель. И, заметь, это пока еще трон холодный. А как станет припекать, у тебя фантазия еще и не так разойдется, это уж ты мне поверь. Хоть Папой Римским себя назовешь. Верно говорю?

Угольщики одобрительно загудели.

— На трон его!

— Жаренный король! Коронация Жареного Короля!

— Топку-то прочистите, золой все забито…

— Одежду срывай! Кто ж в кожуре запекает?

Герти знал, что у него только один шанс. Другого ему никто не даст. Смертельный ужас, охвативший его, придал не только сил, но и находчивости, коротким сполохом породив единственно-возможный план действий.

Смело и дерзко. Как полковник Уизерс.

Как только с Герти стали стаскивать пиджак, он сделал вид, что сопротивляется, но только лишь для того, чтоб хохочущие угольщики, борющиеся с рукавами, оказались совсем близко.

Один шанс из сотни. И помоги ему невидимый покровитель из Нового Бангора…

Герти дернулся вниз, вынуждая наседавшего угольщика нависнуть над ним, а потом резко выпрямился, вложив в короткий рывок всю силу спины и ног. Удар, с которым его голова врезалась под подбородок противнику, нельзя было назвать ни сильным, ни стремительным. Будь на месте угольщика обычный человек, какой-нибудь грабитель из Скрэпси, он не выбил бы и зуба. Слишком поспешил, слишком много рук стискивали его со всех сторон. Но угольщику этого хватило. С жутким хрустом его нижняя челюсть оказалась смята, обнажив крошащуюся, как уголь, кость. Вниз посыпались зубы, черные и неровные, как вытряхнутый из печи шлак.

— Ауууааах! — угольщик от изумления и боли выдохнул целое облако пепла, отчего на несколько секунд все помещение оказалось затянуто черным туманом, точно чернилами осьминога.

Это и требовалось Герти. Он рванулся в одну сторону, в другую, ослабляя хватку, ткнул кого-то кулаком (попал в мягкое), ударил коленом (не попал никуда) и, отчаянно потянувшись, вдруг нащупал рукой карман наполовину сорванного с него пиджака. Все остальное произошло еще быстрее. Рукоять револьвера сама прыгнула в руку, удивительно легко и ловко, точно сомкнулись две детали, друг для друга созданные.

— Назад! — изо все сил рявкнул Герти, — Стреляю!

В облаке черной пыли он почти ничего не видел. Со всех сторон кричали угольщики, заглушая друг друга. Кто-то рычал от ярости и трепал его рукав. Тогда Герти направил ствол револьвера вверх и нажал на спусковой крючок.

Револьвер выбросил в потолок оранжевый сухой язык пламени, хлопнувший подобно шутихе. Но угольщики прыснули в разные стороны, как перепуганные бродячие псы. Лишь один остался неподалеку. Глухо стеная, он ползал на корточках, ощупывая землю и выковыривая из пепла собственные зубы. Герти ткнул его стволом револьвера в то, что осталось от лица.

— Прочь, — бросил он, — Все назад! И ты тоже! Вон! Пока не наделал дырок! Пистолет на пол! На пол, кому сказал!

Его так и подмывало спустить курок еще раз. Возможно, он бы так и сделал, если б Паленый дернулся. Нервы были напряжены так, что звенели, как телеграфные провода на сильном ветру. Но Паленый оказался достаточно хитер. И достаточно осторожен. Сделав успокаивающий жест, он выронил автоматический пистолет.

— Спокойно, сыряк, — отмеченное печатью болезни лицо изображало насмешливую улыбку, — Устроил тут фейерверк…

— Шаг назад! И вы все! Назад!

Герти все еще всхлипывал, давясь дыханием, после короткой, но яростной потасовки. Чей-то пепел попал ему в глаза, запорошив их, он же облепил носоглотку. Но Герти знал, что если хоть один из угольщиков дернется по направлению к нему, промаха он не даст. Вероятно, это знали и угольщики. Они сбились вместе, глухо ворча, скалясь и отпуская на счет Герти ругательства, столь же черные, как и перепачкавшая их сажа.

— Ты слабый и трусливый, как и все сыряки, — Паленый сплюнул на пол черной слюной, — У вас всех недостает того, что закаляет человека. В вас нет истинного жара, выжигающего сомнения. Сырое мясо, вялое и слабое. Убирайся отсюда. Убирайся с Пепелища.