Константин Соловьев - Канцелярская крыса [AT]

— Вобблер [99] Вобблер ( англ . “wobbler”) — искусственная наживка для рыбы. вам в глотку, — ругался приглушенно Щука, то и дело поскальзываясь, — Неужели вы настолько дураки… Когда за вас возьмется Бойл…

— Иди вперед.

Герти даже не заметил, как они спустились. Ощутил лишь, что лестница закончилась, а влажность, растворенная в воздухе, стала еще сильнее. Влажность. Ему хотелось поежиться. Он думал, что привык к естественной влажности Нового Бангора, но здесь она была иная. Тягучая, давящая. Словно они очутились в подземной цистерне, доверху наполненной несвежей цветущей водой. А еще он слышал плеск. Отдаленный, но явственный.

— Веди! Где Стиверс?

— Стиверс… — Щука сплюнул, и плевок его влажным шлепком впечатался в сырой камень, — Да тут он. Куда он денется? Сейчас, лампу зажгу.

Он чиркнул химической спичкой, давшей сухой оранжевый язык, и зажег керосиновую лампу, висевшую на стенной скобе.

— Вот он, ваш Стиверс.

— Где?

Помещение, озаренное желтым керосиновым огнем, было небольшим, едва ли с квадратный перч [100] Перч — английская мера длины и площади. 1 квадратный перч составляет примерно 25 кв.м. . В нем не было ни столов, ни иной мебели. А проще говоря, не было ничего. Долгое время подвал служил кладовкой, складом ненужных вещей. Здесь громоздились обломки мебели, истлевшие матрасы, груды никчемного хлама и кипы старых газет. И больше ничего. Ни единого живого существа.

Только услышав негромкий плеск воды, Герти сообразил, что он видел еще не всю обстановку. И верно, повернув лампу к противоположной стене, он обнаружил нечто новое. И в то же время нечто странное.

В полу были выдолблены углубления довольно значительного размера, каждое с приличных размеров корыто. Они были заполнены водой, несвежей, мутной, зловонной, по поверхности которой медленно дрейфовали обрывки водорослей. В чахлом свете керосиновой лампы вода казалась черной, как нефть.

Глупость какая-то, пронеслось в голове у Герти. За каким чертом им вздумалось нарочно разводить в подвале сырость? Удивительно еще, как не прогнило насквозь перекрытие, да и вонь отчаянная…

Ловушка?

Герти мгновенно вспотел. Может, Щука намеренно завел их в этот глухой подвал, а его приятель в этот момент готовится захлопнуть дверь, ведущую в притон?..

— Где Стиверс? — резко спросил Герти, — Учти, попробуешь выкинуть трюк, и обратно не поднимешься!

— Да вот же. Вот Стиверс.

Герти присмотрелся.

Емкости с водой не были пусты. По игре мелких волн на поверхности он понял, что внутри каждого из них что-то находилось. И не мелкие аквариумные вуалехвосты или гуппи. Там ворочалось что-то большое, образуя миниатюрные водовороты и стремнины. Что-то очень большое. Быть может, размером с доброго сома.

— Мне плевать на рыбу! Стиверс! Мне нужен Стиверс!

Щука улыбнулся. В свете керосиновой лампы его зубы сверкнули фальшивым серебром. Первый его страх почти прошел и здесь, в окружении знакомых стен, он явно ощущал себя более уверенно. Видимо, уже сообразил, что это не налет конкурирующих бандитов, промышляющих тем же делом, не сведение счетов и не ограбление.

— Да тут Стиверс, внизу. Берете? Или мне посветить?

Герти, сдерживая дыхание, наклонился над аквариумом.

И увидел мистера Стиверса.

Он больше не был мистером Стиверсом. Он был чем-то, что когда-то состояло с мистером Стиверсом в биологическом родстве. На дне аквариума, сопя, фыркая и пуская пузыри, лежала огромная рыбина.

Которая не была рыбой.

В ней еще угадывались контуры человеческого тела. Слишком широкая для рыбы морда, слишком узко посаженные глаза. Чешуя, покрывавшая ее тело, выглядела странно — слишком прозрачная, слишком тонкая. Сквозь нее виднелись кости. Не рыбьи кости. В рыхлой мякоти рыбьего тела отчетливо просматривались лучевые кости человеческого скелета, тающие по краям. Жабры, треугольные, непривычной формы, жадно хлебали воду вперемешку с воздухом. Хвост. Герти, мертвея, увидел, что хвост образуют сросшиеся под странным углом берцовые кости. А плавники, которыми рыбина упорно работала, не были плавниками. Скорее, это были человеческие кисти, между пальцами которых возникли серые чешуйчатые перепонки. Они даже двигались по-человечески, сохраняя подвижность в распадающихся суставах. На покатой голове рыбы торчали клочья человеческих волос, развевающихся в воде подобно водорослям. А в пасти ее Герти увидел зубы. Желтые от табака крупные зубы, стучащие друг от друга. На одном из них Герти разглядел неровную свинцовую пломбу.

И глаза.

Не рыбьи. Не человеческие. Большие, прозрачные, с плавающим черным зрачком.

Щука откровенно забавлялся.

— Ну так что, будете брать? Может, вам он не целиком нужен? Что прикажете, хвостик, филе?..

Герти задохнулся от ужаса и отвращения. Получеловек-полурыба пялился на него из-под воды равнодушным взглядом. Щука, откровенно забавляясь, наблюдал за ними. Всю ненависть к нему и весь страх без остатка Герти вложил в одно-единственное слово, железом зазвеневшее во влажной темноте подвала:

— Канцелярия.

Черное волшебство, заключенное в этом слове, произвело свое обычное действие. Щука, мгновение назад державшийся дерзко и даже развязно, мгновенно оплыл, потерял цвет, как рыба, пролежавшая на прилавке несколько дней. Даже запах, как будто, от него пошел с тухлинкой.

— Шутить из-зволите?..

— Полковник Уизерс, Канцелярия, — повторил Герти со злорадством, наблюдая, как Щука трепыхается в невидимой, но отчего-то хорошо ощущаемой, хватке, — Сейчас мы с тобой отправимся в Майринк, и там тебя поучат хорошим шуткам. Там любят таких парней, как ты.

— Позвольте…

— Отвечай на вопросы! Это и есть Стиверс?

— Клянусь, это он и есть! Собственной персоной… Уже три дня, как нырнул, говорю ж вам… — зачастил Щука, — Рыбьим жиром себя довел. Я ему говорил, брось ты это, старик, кто за рыбий жир взялся, тому на дне жить, да только ж знаете его… У него уже на груди чешуя расти начала, а он все посмеивался. Дно для слабаков, говорил он, парня вроде меня так запросто туда не отправишь. Нет уж, я еще поплещусь… Да, так говорил. А потом все. Дышать уже не мог, добро, что жабры открылись. Ну, я его и…

Дурнота рассасывалась медленно, точнее, она даже не рассасывалась, а растекалась подобием нефтяной лужи по водной поверхности. В черной липкой жиже вяло трепыхались мысли, еще недавно бывшие упорядоченными и уверенными. Герти смотрел на человека-рыбу, ворочающегося на дне зловонного водоема, и ощущал себя так, словно это он сам оказался по шею в подобной дряни…

— А что… — ему пришлось прочистить горло, стиснутое спазмом, — Что вы… кхм… дальше с ним будете делать?

Щука насупился.