Андрей Белянин - Взять Чумазого!

— Нисколечко в этом не сомневаюсь, — кивнул я.

Удовлетворённый Висконский махнул лапой, развернулся и зашагал к выходу, но спохватился, вспомнив об оставленных на тумбочке бумагах.

— Чуть было не забыл, растяпа, — прошептал оборотень, поспешно делая пометку на полях.

Я молчал, а когда дверь закрылась, достал из-под своей пятой точки смявшийся лист. Ловкость лап, никакого обмана — мне пришлось отвлечь Висконского, чтобы стащить лист из вороха бумаг. Моя история болезни теперь была в моих лапах.

Именно на этом листе делал пометки баггейн. Конечно, он мог сколько угодно трепать своим шершавым языком о достижениях современной медицины, но я полагал, что узнаю гораздо больше, прочитав эти записи. Не откладывая дело в долгий ящик, я пробежался глазами по строчкам. Крайне любопытная информация, должен признать…

В верхнем правом углу застыла цифра пять, напечатанная жирным курсивом. Я довольно кивнул — под этим номером я числился в клинике доктора Лисича. Значит, ошибки быть не могло. Ниже поместилась таблица, в столбцах которой были занесены непонятные для меня пометки.

Баггейн писал словно курица лапой, как, впрочем, и большинство знакомых мне медиков, так что разобрать его почерк не представлялось возможным. Однако остальная информация в истории болезни была распечатана. В шапке таблицы значились дни, часы посещения пятой палаты и названия лекарственных препаратов, принятые пациентом, то есть мной. Учёт шёл за последние три дня, включая сегодняшний. Другими словами, полная терапия пациента под номером пять с начала новой недели.

Казалось бы, ничего особенного, обычная история болезни, какую ведёт любой доктор. Вот только было одно маленькое, однако весьма значительное «но».

Взгляд, скользя по листу, упал на вчерашнее число — таблица показывала, где должны были стоять отметки о прохождении лечения, осмотре, приёме лекарственных средств. Так вот, в местах отметок стояли прочерки.

— Как так-то? — Я удивлённо приподнял бровь.

Я хорошо помнил, что принимал вчера лекарство. Следующая строчка фиксировала приём пищи. Судя по записям доктора Висконского, первое посещение столовой пришлось на понедельник, тогда как сегодня вторник… На вчерашнем дне стоял прочерк.

«Нелепица какая-то…» — задумался я.

Я некоторое время сидел с историей болезни в лапах, пытаясь вывести логическую связь из полученной информации. Получается, что из всей череды событий выпадал целый день. Это при том, что я отчётливо помнил, как спускался на свой первый завтрак в столовую, познакомился со Славной. Всё это было вчера!

Однако записи Висконского говорили об обратном, и баггейну незачем было подтасовывать результат. Я вздрогнул, вдруг наткнувшись на нелепую и одновременно глупую мысль, в этот миг показавшуюся мне правдоподобной. Что, если Висконский специально подсунул мне историю болезни и сделал всё для того, чтобы я стянул её?

— Глупости… — прошептал я.

С другой стороны, с чего бы вдруг глупости? Забудь оборотень эту бумагу в палате намеренно, и это вызвало бы у меня подозрения. А так получается, что я сам, терзаемый сомнениями и раздираемый подозрениями, решился на этот шаг. Но для чего это было Висконскому, позвольте спросить?

«Допустим, чтобы натолкнуть меня на нужные выводы?» — пронеслось в голове.

Чтобы я опомнился, взял себя в руки и начал наконец мыслить в нужном направлении.

Стоп!

Мне вдруг захотелось порвать историю болезни на мелкие клочки. Скорее всего, я опять накручивал себя, а ведь всё могло оказаться гораздо проще. Баггейн действительно мог упустить момент, когда я стащил её, и сейчас ни о чём не подозревать.

Коли так, то у доктора Висконского возникнут вопросы, когда он обнаружит пропажу. Чего-чего, а уж прослыть больничным воришкой отнюдь не хотелось. Тоже мне жандармский офицер называется, у врачей документы тырит…

Я сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточился. Что-то внутри подсказывало, что история болезни, всё же попавшая мне в лапы, способна дать ответы на многие вопросы. Тем более на другой стороне листа было распечатано некое подобие анкеты.

Вместо имени и фамилии, места проживания и работы, данных страховки и паспортных данных анкета пестрела списком моих привычек, особенностей, был даже психологический портрет. Всё это очень сильно настораживало.

Напрашивался вывод о том, что весь вчерашний день я провёл без сознания. У меня не было ни единой процедуры, не было похода в столовую. Да меня как будто бы не было в больнице! Галлюцинации, говорите?

Я посмотрел на успевшие затянуться ссадины на своих лапах. Вспомнилась страшная комната с белыми стенами, жуткий напор воды. Тело непроизвольно вздрогнуло…

В палате я был поглощён сомнениями и неохотно контактировал с медицинским персоналом, к которому иссякло всяческое доверие. Хотелось поскорее оказаться в столовой, чтобы обсудить с моей новой знакомой, чертовкой Славной, происходящее. Следовало развеять или, напротив, укрепить свои сомнения, чтобы понять, что делать дальше.

Я надеялся, что в столовой у меня появится такой шанс, потому что от неведения и лжи мои шарики уже заходили за ролики. Несмотря на очевидные и всё большие противоречия в словах Висконского об этом странном местечке, глубоко внутри себя я всё ещё ссылался на свою излишнюю подозрительность. Полагал, что копаю туда, куда вовсе не следует копать.

Однако моя тревога лишь возросла, стоило мне выйти из палаты в коридор. Нет, я сразу нашёл Славну, даже приветственно махнул чертовке лапой. Вот только Славна почему-то не поприветствовала меня в ответ.

Чертовка выглядела болезненно, будто не спала всю предыдущую ночь. Я попытался найти глазами её взгляд, но Славна смотрела будто бы в никуда. Её глаза отражали пустоту, неестественную для той энергичной, полной жизненных сил нечистой, с которой я познакомился накануне. Захотелось подойти ближе, но буквально из ниоткуда на моём пути вырос Викентий.

— У нас дисциплина, Деян, не надо нарушать, — сухо попросил он.

Показалось, что медбрат до сих пор дуется на меня за вчерашнее… Или за позавчерашнее. Всё перепуталось, и я уже не был уверен, какой на самом деле сегодня день.

Как не был уверен в том, что в ответ на заданный вопрос получу честный ответ. Доступных источников, из которых я мог узнать правду, не осталось. Впрочем, я не стал спорить с санитаром и послушно занял своё место в колонне.

В лифте Викентия уже не было — упырь отправился на утреннюю уборку, вот только Славна стояла у дальней стенки, а я разместился у дверей. Чтобы добраться до чертовки, мне бы пришлось распихивать других пациентов, что вряд ли бы осталось незамеченным и пришлось бы по душе доктору-баггейну.