Дин Кунц - При свете луны

И снаружи дом не производил впечатления маленького, но, только попав внутрь, можно было представить его истинные размеры. Когда Пэриш отвел их в просторное крыло для гостей, где для них приготовили две спальни, Джилли подумала, что здесь, не чувствуя неудобств или тесноты, могли бы разместиться и двадцать человек.

Путешествие на Северный полюс вымотало Джилли, и она считала, что обязательно должна поспать несколько часов, однако, съев торт, почувствовала себя бодрой и полной сил. Так что задалась вопросом, не уменьшили ли происшедшие с ней изменения ее потребность во сне.

К каждой спальне примыкала большая ванная с мраморными полами, стенами, столами. Душевая кабина и ванна с золотыми кранами предлагали два варианта водных процедур: душ или долгое лежание в горячей воде. Вешалки с подогревом гарантировали, что полотенца всегда будут теплыми. Набирать воду в ванну Джилли не стала, зато не отказала себе в удовольствии чуть ли не полчаса постоять под душем, впитывая в себя тепло воды.

Мыло, шампунь, косметика однозначно указывали на то, что Пэриш постарался максимально учесть ее вкусы. Иногда делал правильный выбор, случалось, что и ошибался, но в основном попадал точно в цель. Его внимательность очаровала Джилли.

Освежившись, подкрасившись, в чистой одежде, она нашла дорогу из крыла для гостей в гостиную. По пути пришла к выводу, что уют и плавные переходы из комнаты в комнату не позволяют большинству гостей осознать истинную огромность дома. И несмотря на мягкость райтианских силуэтов, несмотря на единение с природой благодаря окнам и дворикам, дом был загадочным, закрытым, таящим массу секретов именно там, где вроде бы все выставлялось напоказ.

Джилли это не удивляло, наоборот, ей казалось, что по-другому и быть не могло.

Из гостиной она вышла на консольную террасу, которую архитектор магическим образом подвесил среди сосен, наполняющих воздух тонким ароматом. И конечно же, с террасы открывался сказочный вид на лежащее внизу знаменитое озеро.

Через несколько минут к ней присоединился Дилан. Они постояли в молчании, наслаждаясь панорамой озера, залитого лучами предвечернего солнца. Время для разговоров уже миновало и при этом еще не пришло.

Пэриш успел извиниться за то, что не может обеспечить уровень обслуживания, к которому привыкли его гости. Как только ему стало ясно, что с ним, спасибо наномашинам, происходят глубинные изменения, он отправил четырех своих слуг в недельный отпуск, оставив только Линя, мажордома, чтобы свести до минимума число людей, которые могли стать свидетелями его трансформации.

Дилан простоял рядом с Джилли не больше двух минут, как на террасе появился Линь. Принес коктейли на лакированном, инкрустированном перламутром подносе. Два идеальных мартини, смешанные в стаканах, не в шейкере.

Стройный, но крепкий, двигался он с грацией танцовщика и спокойной уверенностью обладателя черного пояса по тэквондо. Едва ли Линь прожил на свете больше тридцати пяти лет, но в его черных глазах светилась мудрость столетий. После того как Джилли взяла с лакированного подноса стакан, Линь склонил голову и произнес одно слово на китайском. То же самое повторилось и с Диланом. Джилли каким-то образом поняла, что слово это означало и «добро пожаловать», и пожелание удачи. Потом Линь удалился, тихо и быстро, как дематериализовавшийся призрак. Если бы все происходило зимой и на террасе лежал снег, он мог бы и не оставить следов ни когда приходил, ни когда ушел.

В этом тоже было что-то сверхъестественное.

Пока Джилли и Дилан наслаждались великолепным видом и мартини, Шеп оставался в гостиной. Он нашел себе подходящий угол, где мог простоять час или два, ограничив информационный поток, поступающий от органов чувств, видом двух встречающихся одна с другой стен.

У французов есть поговорка: «Plus са change, plus c’est la meme chose». Означает она следующее: все течет, ничего не меняется. Стоящий в углу Шеперд являл собой комедию и трагедию этой истины. Даже с новыми способностями, иной раз ему хотелось отгородиться от окружающего мира.

С учетом того, что программу Пэриша Лантерна транслировали пятьсот радиостанций по всей стране шесть дней в неделю, с понедельника по субботу, с наступлением сумерек он обычно принимался за работу. В студии, оборудованной в подвале, он мог принимать звонки как слушателей, так и гостей передачи, а с помощью Линя и радиоинженера – вести ее. Настоящая студия располагалась в Сан-Франциско, но благодаря четкой и эффективной связи у слушателей создавалось полное впечатление, что ведущий и его гости сидят там всю ночь напролет и ведут неспешную беседу.

В эту субботу, как, впрочем, и в тот день, когда Проктор ввел ему субстанцию, Пэриш отменил прямой эфир, заменив его избранным из архивных записей.

Незадолго до обеда, за которым хозяин намеревался вновь встретиться со своими гостями, Джилли сказала Дилану: «Мне надо позвонить маме. Я скоро вернусь».

Оставив пустой стакан из-под мартини на парапете ограждения террасы, она перенеслась в темный угол сада, окружающего отель «Пенинсула» на Беверли-Хиллз. Ее материализация прошла незамеченной.

Чтобы позвонить, она могла отправиться в любое «там», но отель «Пенинсула» очень ей нравился. Не так уж и давно она надеялась, что достигнутые на сцене успехи со временем позволят ей останавливаться в таких вот пятизвездочных отелях.

Она вошла в будку телефона-автомата, бросила в щель несколько монет, набрала знакомый номер.

Мать сняла трубку на третьем гудке. Узнав голос Джилли, затараторила:

– Ты в порядке, девочка моя, не ранена, что с тобой случилось, сладень… Добрый Иисус уберег тебя… где ты?

– Успокойся, мама. У меня все хорошо. Я звоню, чтобы сказать тебе, что не смогу повидаться с тобой неделю или две, но потом придумаю, как нам встретиться.

– Джилли, девочка, после этой истории в церкви сюда понабежали телевизионщики, газетчики, все они грубые, как бюрократы из отдела социальной защиты, сидящие на диете из крекеров. Они и сейчас на улице, со своим шумом и фургонами со спутниковыми антеннами, мусорят окурками и обертками от батончиков. Грубые, грубые, грубые.

– Не разговаривай с ними, мама. Насколько тебе известно, я умерла.

– Как ты можешь так говорить!

– И никому не рассказывай о том, что я позвонила тебе. Потом я все объясню. Мама, в скором времени к тебе могут заявиться злобного вида верзилы. Скажут, что они из ФБР или откуда-то еще, но это ложь. Тебе нужно сыграть под дурочку. Говори с ними вежливо, сделай вид, что ужасно за меня тревожишься, но обо мне им ничего не рассказывай.

– Слушай, в конце концов, я же одноглазая, о двух костылях, бедная, как церковная мышь, невежественная, толстозадая домохозяйка. Да откуда мне что знать?