Сара Маас - Дом Земли и Крови [litres]

Утром, когда Брайс одевалась на работу, мать, как и обещала, прислала сообщение с адресом медведьмы: «Сегодня в одиннадцать. Всего в пяти кварталах от галереи. Пожалуйста, сходи туда».

Брайс не стала отвечать. Ни к какой медведьме она не пойдет. Тем более что ей предстояли дела поважнее, и не в пяти кварталах от галереи, а в Мясном Рынке. Хант предлагал обождать до вечера, но Брайс знала: днем продавцы куда словоохотливее. Вечером они завлекают покупателей, и им не до разговоров. Днем торговля замирает, и можно расслабиться.

– Что-то ты опять тихий, – сказала ангелу Брайс.

Они двигались по узким проходам складского здания, третьего по счету. Посещение двух других оказалось напрасной тратой времени.

Разумеется, продавцы ничего не знали о наркотиках. Они вели себя как пай-детки, утверждая, что вообще не одобряют торговлю наркотиками, которая лишь портит репутацию Мясного Рынка. Они не знали, кто может помочь в таком деле. Деньги за сведения их тоже не интересовали, поскольку никаких сведений у них не было.

Разговор заводила Брайс. Хант держался поодаль. В присутствии легионера, да еще и раба из Падших, никто не стал бы говорить.

– Не думай, что я забыл о пропущенном приеме у медведьмы, – сказал Хант.

Напрасно она рассказала ему о материнском сообщении.

– Не помню, чтобы я разрешала тебе совать нос в мои дела.

– Возвращаемся на старую дорожку? – засмеялся Хант. – После того как мы чуть ли не в обнимку смотрели телевизор, я решил, что имею право высказывать свое мнение, не рискуя остаться без головы.

Брайс выпучила глаза:

– Мы не сидели в обнимку!

– Скажи, а какого мужчину ты хочешь видеть рядом с собой? – спросил Хант, разглядывая лоток со старинными ножами. – Я говорю не о его статусе по отношению к тебе. О его правах. Он что, должен сидеть рядом с тобой, соглашаться с каждым твоим словом и не иметь права высказать свое мнение ни в чем?

– Разумеется, нет.

– Если я мужчина и имею свое мнение, это не делает меня психопатом с комплексом доминирования.

Брайс засунула руки в карманы кожаной куртки Даники.

– Знаешь, моя мать немало настрадалась от психопатов с комплексом доминирования.

– Знаю. – Глаза Ханта потеплели. – Но как я видел вчера, твой отец не сидел безгласным возле Эмбер. Он высказывал свое мнение. А вот когда доходит до безопасности вас обеих, он вполне похож на психопата.

– Ты не представляешь, на каких вожжах меня держали дома, – проворчала Брайс. – До поступления в университет я ни с кем не встречалась.

– Серьезно? – удивился Хант. – А я-то думал…

Он не договорил и лишь покачал головой.

– Что ты думал?

– Я думал, что человеческие парни увивались за тобой.

Брайс стоило усилий не взглянуть на него, когда он произносил «человеческие парни». Можно подумать, они были иной породой, сильно отличающейся от малакимов.

В общем-то, отличались, но это мужское высокомерие…

– Может, они были и не прочь поувиваться, но никогда этого не показывали. Рандалл был для них почти богом. Хотя он не ставил никаких запретов, они чувствовали, что я недосягаема.

– Я не счел бы это достаточным поводом и постарался бы приударить за тобой.

От его слов, произнесенных тихим, вкрадчивым голосом, щеки Брайс вспыхнули.

– Дело не только в обожествлении Рандалла. Я ведь отличалась от обычных девчонок. – Брайс коснулась своих заостренных ушей. – Для людей я была слишком фэйкой. Уши не те. Рост совсем не девчоночий. Оставалось лишь восклицать: «Горе мне, горе!»

– Такие испытания закаляют характер.

Хант разглядывал лоток с опалами разных цветов: белыми, черными, красными, голубыми и зелеными. Все они были пронизаны радужными прожилками, хранящими кровь земли. Опалами торговала женщина, похожая на сороку. Ее руки покрывали черные перья.

– Для какой надобности эти камни? – спросил Хант.

– Амулеты на удачу. – Женщина-сорока провела по камням пернатой рукой. – Белый – для радости, красный – для любви и потомства, голубой – для мудрости… Не стесняйтесь, выбирайте.

– А черные для чего? – поинтересовался Хант.

Губы сороки, покрытые черной помадой, скривились в улыбке.

– На неудачу. – Она постучала по стеклянному куполу, внутри которого лежали черные опалы. – Суньте такой камешек врагам под подушку, и увидите, что́ произойдет с ними.

– Было бы интересно, – пробормотала Брайс.

– Мне белый опал, – сказал Хант, протянув серебряную марку.

Брайс удивленно подняла брови, но сорока быстро убрала деньги и положила белый опал на протянутую ладонь Ханта.

Они отошли, не слушая сорочьих благодарностей за покупку.

– Вот уж не думала, что ты склонен к предрассудкам, – усмехнулась Брайс.

Но Хант дошел до конца ряда, остановился, взял ее за руку и вложил камень в ладонь. Камень еще хранил его тепло. Опал был величиной с воронье яйцо и красиво переливался под потолочными светильниками первосвета.

– Немного радости тебе не помешает, – тихо сказал Хант.

В груди Брайс вспыхнул свет.

– Тебе тоже, – ответила она, попытавшись вернуть ему камень.

– Это подарок, – возразил Хант.

Брайс снова покраснела и с улыбкой отвернулась. Она кожей чувствовала на себе взгляд Ханта. Ангел ждал, как она поступит с его подарком. Брайс сунула опал в карман куртки.

Покупка амулета была глупостью. Он поддался идиотскому импульсу. Но Брайс приняла подарок. Не стала отпускать шуточек насчет заржавелых манер ухаживания. Он ведь двести лет ничего не дарил женщинам.

Шахара улыбнулась бы опалу и тут же забыла о нем. В ее алебастровом дворце сундуки ломились от драгоценностей. Бриллианты величиной с мячики, пласты изумруда, сложенные, как кирпичи, вместительные ванны, доверху наполненные рубинами. Маленький белый опал, даже приносящий радость, оказался бы там песчинкой на берегу, протянувшемся на многие мили. Конечно, Шахара поблагодарила бы за подарок, а потом засунула бы в ларец, шкатулку или ящик. Да и он сам, преданный ее делу, тоже позабыл бы о подарке.

Меж тем Брайс остановилась у лотка, где торговали шкурами. Продавщицей была долговязая девица-подросток. Судя по запаху, оборотень из кошачьих. Сидя на табуретке, она смотрела на Брайс с Хантом. С плеча свешивалась каштановая коса, почти заслоняя телефон в руке девицы.

– Привет, – поздоровалась Брайс. – Почем каждый? – спросила она, указывая на кипу ворсистых ковриков.

– Двадцать серебряных, – ответила девица, скучающий голос которой был под стать выражению лица.

Брайс усмехнулась, проведя ладонью по белой шкуре. Хант напрягся. Совсем недавно она вот так же гладила его по волосам, чтобы заснул. Это прикосновение он ощущал и сейчас, хотя Брайс гладила не его, а овечью шкуру.