Сара Маас - Дом Земли и Крови [litres]

– А ты никогда не задумывалась, какой могла бы стать наша жизнь без астериев?

– Прикуси язык, Лехаба.

– Но, Биби…

– Я же тебе сказала: успокойся.

Библиотека была нашпигована камерами, записывавшими не только изображение, но и звук. Пусть исключительно для Джезибы, но вести подобные разговоры здесь…

Лехаба ретировалась на свой диванчик.

– А вот Ати поговорил бы со мной об этом.

– Ати – раб, которому почти нечего терять.

– Не говори так, Биби, – зашипела Лехаба. – Каждому всегда есть что терять.

Брайс находилась в скверном настроении. Возможно, это было как-то связано с Рунном или Юниперой. Хант еще утром заметил, как она постоянно проверяет телефон. Чувствовалось, она ждет звонка или сообщения. Их не было – ни дома, ни по пути на работу. Из галереи Брайс вышла почти на закате. Судя по сердитому, отрешенному выражению ее лица, ей так никто не позвонил и не написал.

Покинув галерею, Брайс отправилась не домой, а в ближайшую кондитерскую. Хант затаился на крыше ближайшего здания. Она вошла в зал, расписанный в голубых и синих тонах, пробыла там совсем недолго и через несколько минут вышла с белой коробкой в руках.

И снова она пошла не домой, а к реке, обходя рабочих, уличных торговцев и туристов, собравшихся полюбоваться закатом. Возможно, она знала, что Хант держится рядом, но это ее не волновало. Добравшись до набережной, она села на деревянную скамейку и даже не взглянула вверх.

Заходящее солнце золотило пласты тумана вокруг Костяного Квартала. В нескольких футах от скамейки высились темные арки Черного причала. Сегодня здесь не было семей, провожающих черную лодку с гробом.

Брайс сидела на скамейке лицом к Спящему Городу. Белая коробка стояла рядом. Брайс снова проверила телефон.

Устав ждать, пока она соизволит рассказать ему, почему с самого утра не находит себе места, Хант тихо опустился вниз и присел на ту же скамейку. Их разделяла только коробка из кондитерской.

– Что случилось?

Брайс смотрела на реку. Хант давно не видел ее такой опустошенной. Пожалуй, с той самой ночи в подземном центре дознания.

– Сегодня Данике исполнилось бы двадцать пять, – не глядя на ангела, сказала Брайс.

Она снова взглянула на телефон, лежащий слева:

– Никто не вспомнил. Ни Юнипера, ни Фьюри. Даже моя мама забыла. В прошлом году они помнили, но… похоже, их памяти хватило только на один раз.

– Ты могла бы им напомнить.

– Они заняты. И потом… – Она провела рукой по волосам. – По правде говоря, я думала, они сами вспомнят. Хотела, чтобы вспомнили. Хватило бы и сообщения с какой-нибудь банальностью вроде: «Мне так ее недостает» – или чем-то в этом роде.

– А что в коробке?

– Шоколадные круассаны, – хрипло ответила Брайс. – В день рождения Даника всегда угощалась ими. Это было ее любимым лакомством.

Хант посмотрел на коробку, потом на Брайс и дальше – на скрытый туманом Костяной Квартал. Сколько круассанов Брайс съела за эти недели? Он и не догадывался, что они связывали ее с Даникой, как и шрам на ноге. Когда Хант снова взглянул на Брайс, у нее дрожали губы.

– Такое больно бьет, – прошептала она, и Ханту показалось, что она едва сдерживает слезы. – Больно, когда все… продолжают жить и забывают. Они ждут, что и я забуду. Но я не могу. – Она вцепилась в складки платья. – Не могу. Меня бы сочли чокнутой – покупать мертвой подруге коробку круассанов. А мир движется дальше, словно Даники никогда и не было.

Прежде чем заговорить, Хант долго смотрел на нее.

– Те же чувства я испытывал к Шахаре. Таких, как она, я никогда не встречал. Наверное, я полюбил ее с первого взгляда, едва увидев во дворце. Она находилась на недосягаемой высоте, почти как луна. Но она заметила меня и вскоре меня выбрала. Среди многих других.

Хант покачал головой. Каждое слово давалось ему тяжело. Казалось, они поднимались на поверхность из потайного внутреннего хранилища, где находились до сих пор.

– Я был готов сделать для нее что угодно. И делал. Все, о чем она просила. И когда все понеслось в Хел, когда мне сказали, что все кончено, я отказался верить. Как она могла умереть? Это было равносильно смерти солнца. Если ее нет, весь мир должен исчезнуть.

Он запустил пальцы в волосы.

– Я был безутешен и только через пятьдесят лет окончательно поверил в ее гибель. И тогда мне стало легче. Но даже сейчас…

– Ты до сих пор так сильно любишь Шахару?

– После смерти матери я с головой погрузился в свое горе. Шахара вытащила меня оттуда. Я впервые почувствовал себя живым. Осознал себя, свою силу и возможности. За одно это я всегда буду ее любить.

– Я и не подозревала, – тихо сказала Брайс, глядя на реку. – Оказывается, мы с тобой… зеркала.

Он тоже не подозревал. Но ему вспомнились слова Брайс, когда после очередного задания Микая она отмывала его, возвращая к жизни: «Если меня вывернуть наизнанку, будет такой же вид, как у тебя».

– Это плохо? – спросил он.

– Нет. – Уголки ее рта тронула улыбка. – Совсем не плохо.

– Тебя не пугает, что Умбра Мортис – твой эмоциональный двойник?

Лицо Брайс вновь стало серьезным.

– Так тебя назвали другие, но ты совсем не такой.

– Тогда кто я?

– Заноза в моей заднице.

Улыбка Брайс была ярче закатного солнца. Хант засмеялся.

– Ты мой друг, – продолжала Брайс. – Друг, который вместе со мной смотрит по телику глупейшие сериалы и помогает разгребать мое дерьмо. Мне перед тобой не нужно оправдываться и что-то объяснять. Даже когда объяснения и не помешали бы. Ты видишь меня такой, какая я есть, и не убегаешь.

Хант улыбнулся, передавая с улыбкой все, что от ее слов вспыхнуло у него внутри.

– Мне это нравится, – сказал он.

Щеки Брайс порозовели. Руки потянулись к коробке.

– Что ж, Даника, – сказала она. – С днем рождения тебя.

Брайс развязала ленточку и откинула крышку. Улыбка погасла. Она захлопнула крышку, и Хант не успел увидеть содержимое коробки.

– В чем дело?

Брайс замотала головой, пытаясь схватить коробку, но Хант успел первым. Поставив коробку себе на колени, он откинул крышку.

Полдюжины круассанов были уложены аккуратной пирамидкой. Самый верхний украшало два слова, изящно выведенные шоколадной крошкой: «Мусорная куча».

Ханта задели не подлые слова, а мгновенно изменившееся состояние Брайс. У нее задрожали руки, покраснело лицо. Губы вытянулись в тонкую линию.

– Выброси в реку, – прошептала она.

В ней не было и намека на ярость или гнев. Только боль от унижения и неимоверная усталость.

В голове Ханта наступила тишина. Жуткая, невыносимая тишина.

– Хант, выброси эту коробку, – снова прошептала Брайс, и в ее глазах блеснули слезы.

Хант взял коробку. Встал. Он догадывался, по чьей подсказке на круассане появились отвратительные слова. На прошлой неделе теми же словами Брайс провожали у ворот Логова. «Мусорная куча!» – кричали ей в спину.