Джанет Эдвардс - Рубеж

— Преимущество этого шага в том, что воспоминания Тобиаса совпадут с текущим моментом в улье, — объяснила Базз. — Он увидит меньше раздражающих свидетельств потери памяти и, самое важное, забудет все мероприятия, на которые ходил перед прошлой лотереей.

Она помолчала.

— Тобиас должен забыть все приготовления к отбору. Если он вступит в новую лотерею с тем же раздутым эго и завышенной самооценкой, что и в прошлый раз, то повторит ту же модель поведения. Он обязан начать все с начала, а терапия сформирует у него новые ожидания.

— Но ожидания Тобиаса складывались не только в последние месяцы перед лотереей, — заметил Лукас. — Их ростки были посеяны гораздо раньше. Как справится с этим терапия?

— Ты можешь отмотать память человека на несколько дней, будучи уверен, что он никогда этого не заметит, — ответила Базз. — Но нельзя сделать так, чтобы человек не заметил пропущенный год. Значит, придется рассказать ему или легенду, или правду. В случае Тобиаса — правду или, по крайней мере, почти ее версию. Ему нельзя узнать, что он принадлежал к отряду телепата — вдруг начнет новую жизнь с предубеждением против них.

Она пожала плечами.

— Очевидно, по плану лечения Тобиасу скажут, что он занимал боевую должность в стандартном отряде безопасности и проявил сильную зависть к брату, служащему в телепатическом подразделении. Эта обида привела к таким проступкам, что он получил временное дисциплинарное наказание, после чего вышел из себя и напал на гражданских членов своего отряда. Эту версию событий можно внести и в его дело.

— А как же семья Тобиаса? — спросила я. — Они знают, что он был в моей ударной группе.

— И родители, и брат Тобиаса принадлежат к силам законопорядка, — сказала Базз. — Они поймут, что надо скрыть от него всю правду. Но я полагаю, скорее решат прервать с ним все контакты. Тобиас месяцами вел к разрыву семейных уз, а нападение на телепата внушило его родным сильное отвращение.

— Тобиас не собирался меня бить, — возразила я.

— Возможно, он действительно задел своего телепата, хотя метил в командира-тактика, — осторожно заметила Базз. — Но я не думаю, что подобное оправдание произведет впечатление на его семью.

— Ты права. — Я застонала. — Получается, семья откажется от него из-за поступка, которого он даже не вспомнит, и Новый год Тобиас в итоге проведет в одиночестве.

— Да, — сказала Базз. — Такой подход означает, что все люди и события должны транслировать Тобиасу одно сообщение: он провалился во всем. Предал свой улей и покрыл себя позором. Это жестокая тактика, призванная разрушить веру Тобиаса в себя, но выбор стоит между уничтожением его эго и пожизненным заключением.

Я грустно кивнула.

— Тобиас проведет три месяца на подростковом уровне под плотным присмотром, осознавая свой провал, — продолжала Базз. — Если он правильно отреагирует на терапию и решит искупить вину, а не возлагать ее на других, то пройдет следующую лотерею.

Я нахмурилась.

— А если терапия не поможет?

— Тогда будет проведена следующая оценка, и специалисты решат, нужна ли повторная перемотка памяти, отодвигающая его еще на год или два. — В голосе Базз зазвучали более уверенные ноты. — Но я сомневаюсь, что понадобится еще одно вмешательство. Я вышла из лотереи на два года раньше тебя, Эмбер. И работала с несколькими похожими случаями, где этот подход оказался успешным.

— Значит, Тобиас пройдет следующую лотерею как повторный кандидат, — сказал Лукас. — В его деле необходима пометка, чтобы лотерея вновь не дала ему импринтинг ударника.

— Конечно, — ответила Базз. — Соответствующий специалист решит, не следует ли исключить и другие профессии.

Я вздохнула.

— Отмотать память Тобиаса и дать ему второй шанс — это лучше, чем всю жизнь держать его взаперти.

— Когда второй судебный психолог предложит свой план лечения, ты хочешь его утвердить, прежде чем приступят к перезапуску? — спросила Базз.

— Если этот план соответствует тому, что ты мне сейчас рассказала, — откликнулась я, — то психолог может сразу продолжать. Если появятся существенные различия, я хочу о них знать.

Лукас встал.

— Теперь Эмбер должна отдохнуть.

— Эмбер, если захочешь проконсультироваться, сейчас же позвони, — сказала Базз.

— Позвоню.

Я чувствовала ужасную усталось и подавленность, но заставила себя встать, а Лукас поддержал меня под руку, выводя в коридор. Меган и Адика выжидательно взглянули на нас.

— Тобиаса необходимо перевести в ближайший отдел терапии для полной оценки и лечения, — распорядился Лукас. — Он должен содержаться под самым надежным надзором до перезапуска памяти и удаления его импринтинга, всех знаний о нашем отделе и особенно об Эмбер.

— Согласен. — Адика указал на коридор. — У меня уже готова капсула для транспортировки заключенного.

Я повернулась и увидела нечто похожее на медицинский кокон, только не белый, а красный с черным.

— Ты собираешь запереть Тобиаса в этой коробке? — в ужасе спросила я. — У него начнется клаустрофобия.

— Эмбер, не беспокойся об этом, — вмешалась Меган. — Во время путешествия Тобиас будет под воздействием сильного снотворного.

Я пробежалась пальцами по волосам.

— Я думала, заключенных просто сопровождают до места безопасники.

— Обычных — да, — ответила Базз. — Но тех, кому требуются максимальные меры охраны, перевозят в капсулах в сопровождении специально подобранной команды. Тобиаса переводят лишь на короткое расстояние, поэтому воспользуются обычной системой лент двадцатого уровня, но он слишком опасен, чтобы ему позволили смешаться с другими путешественниками.

Базз была права. Я покорно вздохнула и посмотрела, как Адика толкает тюремный транспорт по коридору. На самом деле, не имело значения, как Тобиаса доставят в терапевтическое отделение. Настоящая проблема заключалась в том, что произойдет с ним после оценки.

Я терпеть не могла вмешательство в чью-то память, но поддержала перезапуск воспоминаний Оливии, когда фрагментация сделала ее опасной для улья. Сейчас я поддержала перезапуск Тобиаса, потому что он стал опасен не только для меня, но и для всех остальных в моем отделе.

В тот же вечер Лукас собрал весь отдел в парке, чтобы обсудить «Синий подъем». Когда мы шли по коридору, ведущему в парк, из апартаментов вышел Гидеон в нелепом развевающемся синем платье и с изукрашенной повязкой на седых волосах.

Он отвесил мне изысканный поклон.

— Если музыка питает любовь, играй.

— Что? — потрясенно взглянула на него я.

— Я играл герцога Орсино в книгарне Шекспира «Двенадцатая ночь», — объяснил он. — И потерял счет времени, а инфовизор напомнил мне о встрече.